И тут произошла любопытнейшая сцена. Дипломат, державший Договор перед Громыко (как будто он сам не мог этого делать), почувствовал, что Андрей Андреевич испытывает какое-то неудобство. Тогда он опустился на одно колено, чтобы тому было сподручней. Но этого оказалось мало. Тогда дипломат опустился на оба колена сбоку от кресла Громыко, осторожным движением перелистывая страницы Договора. Эта сцена не вызвала ни у кого удивления. Коленопреклоненный крупный мидовский чиновник, механически листающий Договор перед глазами у своего босса, — в этом было что-то средневековое, отвратительное.
Ф. Бурлацкий, с. 269–270 [10].
* * *
Не могу сказать, что Громыко определял внешнюю политику страны, точнее, он претворял в жизнь, иногда вопреки собственным желаниям, тот курс, который устанавливался политическим руководством. Но исполнителем, надо отдать ему должное, он был первоклассным.
Я имел возможность присутствовать на многих его встречах и могу утверждать, что даже в ходе напряженных бесед, когда требовалось выразить недовольство теми или иными действиями противоположной стороны, он сохранял выдержку и спокойствие…
Иногда во время пребывания Громыко в Нью-Йорке возникали неловкие ситуации. На одной из сессий ко мне обратился посол Иордании, сообщивший, что король Хусейн приглашает советского министра на беседу к себе в гостиницу Уолдорф-Астория, где он остановился. Андрею Андреевичу почему-то очень не хотелось ехать к королю. Он начал придумывать различные варианты, чтобы организовать встречу, так сказать, на нашей территории. Один из вариантов заключался в том, чтобы пригласить Хусейна на чай в наше представительство. Когда я передал это приглашение иорданскому послу, тот взмолился: «Это невозможно. Конечно, наша страна маленькая, но он все-таки король, и ехать к министру просто не может». На следующий день, беседуя с нашим министром, я как бы невзначай завел разговор о Тегеранской конференции и сказал: «Между прочим, Рузвельт и Черчиль принимали шаха Ирана в своей резиденции, а вот Сталин поступил иначе, он сам поехал к шаху». Тут Андрей Андреевич задумался, а потом спросил:
«Вы уверены, что дело обстояло именно так?» И когда я подтвердил это, сказал: «Ну ладно, поедем к королю. Вы будете меня сопровождать». Пиетет в отношении Сталина у него сохранялся до конца.
О. Трояновский, с. 317–319.
* * *
Мастодонт дипломатии Андрей Громыко без колебаний заключил стратегический союз с Устиновым и стоявшими за ним военными и промышленными генералами, поставив свой безусловный профессионализм на службу военной машине. Как любой прочный союз, он не мог быть бескорыстным. Громыко рационализировал и переливал в политические формулы и формы бессмысленно накапливаемую военную мощь советской сверхдержавы, получая за это возможность оставаться в кругу «грандов» мировой политики и исполнять вместе с очередным американским коллегой роль одного из «содирижеров» мирового концерта наций.