— Очень вероятно, — говорил он Фандору, — что, когда вы приедете и начнете устраиваться, вы ничего не найдете; ваша кровать, другие нужные предметы исчезнут. По вашему положению капрала вы имеете право на койку; требовать ее надо, крича во всю глотку; люди будут делать вид, что не понимают, а вы настаивайте изо всех сил, примените власть, требуйте налево и направо, и тогда все устроится.
«Хм, — говорил себе Фандор, — я не представляю, что смогу хорошо делать что-либо подобное среди солдат, самый зеленый из которых гораздо менее зелен, чем я. Однако я сделаю все, что смогу, будь что будет!»
Фандор страшился этой минуты, и вот она пришла. И журналист, спокойно путешествовавший в поезде отпускников, спокойно беседовавший на вокзале в Вердене с полицейским, не испугавшийся начальника караула, почувствовал, что его покидает уверенность в себе. Но эта слабость длилась лишь миг. Фандор вошел в комнату.
Надо думать, что мнимый капрал Винсон хорошо следовал советам подлинного капрала, потому что не прошло и десяти минут, как люди уже усердствовали в полном смысле слова, деловито толкались, уходили и приходили, спрашивая друг друга:
— Эй, где его тюфяк? Верни подушку капрала Винсона!
Глава 13
ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ ЖЮВА
В то время, как Жером Фандор делал свои первые шаги в качестве военного в казарме Сен-Бенуа Вердена и, благодаря своей наблюдательности, за несколько часов приобрел опыт, на который другим понадобилось бы шесть месяцев, мрачный оборванец шел вслед за элегантным прохожим, направлявшимся по улице Сольферино к Сене. Было около семи вечера.
— Мсье! — позвал оборванец.
Прохожий не обернулся.
— Мсье! — настаивал мрачный тип.
Так как элегантный фланер, казалось, не замечал, что за ним следуют, человек, быстро приблизившись к нему, проворчал в свою седую бороду — впрочем, достаточно громко, чтоб быть услышанным:
— Послушайте, лейтенант… Господин де Луберсак… Анри!
Эти последние слова вывели элегантного молодого человека из себя, он почти в ярости обернулся и посмотрел на старика. Перед офицером был Вагалам.
— Я оштрафую вас на двадцать пять луидоров, — сказал офицер, едва владея голосом, дрожащим от гнева. — Вы что, совсем ополоумели, окликая меня вот так на улице? С ума сошли?
За несколько минут до этого Анри де Луберсак вышел из министерства. Было поздно, и офицер, уставший от душной атмосферы кабинетов, испытывал удовольствие от прогулки по свежему воздуху, несмотря на холод и туман, царившие в Париже. Конечно, в эти минуты он меньше всего думал об агентах, с которыми никогда не встречался, не назначив свидания заранее.