— Пощади его, Гарольд, — услышал Фульк и, повернув голову, увидел восседавшую на гнедой кобылке девушку, показавшуюся ему в тот миг ангелом, сошедшим с небес.
В глазах у него помутилось, и он рухнул наземь.
Ведро холодной воды привело его в чувство. И оно было явно не первым. Фульк открыл глаза — прямо над ним раскачивались на ветвях дерева тела недавних «соратников». Он застонал, вновь смежил очи и вдруг услышал тот самый нежный спасительный голос:
— Как твое имя, юноша?
— Я Фульк, граф Анжуйский, — прошептал он и потерял сознание.
Князь Святослав хмуро смотрел на движущуюся в степи колонну.
— Поспешай, поспешай! — неслось из конца в конец ее, но криком и понуканиями мало что можно было изменить. Груженые возы, запряженные медлительными волами, тянулись к далекому морю так, будто русичам некуда было спешить.
Но великий князь прекрасно осознавал, что спешить есть куда.
«Начало сентября — отнюдь не лучшая пора, чтобы обнажать меч на соседа. До Тмуторокани путь неблизкий, пока эдаким шагом дотянешься — уже и дожди пойдут, а там дороги раскиснут, подвоз станет — как бы под мощной крепостной стеной нам самим в западню не попасть! А до весны тож откладывать дело негоже. За долгу зиму ворог укрепится так, что из тмутороканских земель ни копьем, ни дубьем не вышибешь. А стоит под стенами надолго застрять — всякого роду-племени кочевники на Русь двинут, подобно степному пожару. Вот и решай, что тут делать да как быть…»
— Поспешай! Поспешай! — разносилось над степью.
Святослав пристально, не мигая, глядел на всадников старшей дружины, молодцевато носившихся взад-вперед мимо колонны, стремясь явить перед другими свою удаль и владение конем.
«Штурмовать стены Тмуторокани — дело нелегкое. Лесов в тех землях негусто, да и те, что есть, по большей части для костра лишь пригодны. Ни осадную башню из тех деревьев не соорудишь, ни камнемет. А с собою везти прилады осадные за тридевять земель — и вовсе к самой зиме поспеем. Так что измыслить надо, как онука Гореславичева из стен в чисто поле выманить, иначе получится головой, да в капкан медвежий: по одну руку Давид, по другую — касоги, числом несметные…»
— Надежа Великий князь, — боярин Андрей Болховитин вывел Святослава из раздумий, — посланник из Царьграда прибыл. Говорит — от самого василевса к тебе приветное слово имеет.
— Слово? — Мономашич удивленно поднял брови. — Что ж, коли столько верст с ним проделал, зови, выслушаю, с какими делами василевс на Русь гонца шлет.
Святослав нехотя спешился: принимать верхом чужеземного посла — недобрый знак. Таким образом лишь ворога, слагающего оружие, встречать достойно. «И послу цареградскому верхом являться не след, ежели только владыка ромеев, — князь сдвинул брови, — войною на нас идти не удумал. Однако ж ныне меж Русью и Царьградом вроде как причин для брани нет…»