Действительно, все смотрят на них. Но никто не смеётся. Молча дают дорогу. И у всех одно и то же странное выражение глаз: точно они боятся её и ждут от неё чего-то…
Ольге Николаевне безразлично, что думают о ней; только поскорей бы уйти от этих упорных, чужих взглядов.
Носильщик подымает к ней загорелое мохнатое лицо и говорит:
— Я вас, барыня, прямо в вагон отнесу. И потом уж за билетом схожу.
— Да… отнесите, — как в тумане отвечает она, — куда-нибудь… только лечь…
Она почти не сознаёт, что с ней. Достаёт деньги. Говорит, куда брать билет, как положить вещи. Но как будто бы всё это говорит кто-то другой, чужим голосом, и она слышит этот голос издали: такой он глухой и слабый…
И всё стихает. Она остаётся совершенно одна.
«Значит, теперь можно лечь… отдохнуть… до самого дома…»
. . . . .
Бред и действительность спутались в её мозгу.
То видела она себя на берегу голубого озера, через которое были протянуты красные дрожащие нити. То наклонялось над ней чьё-то широкое лицо с рыжими усами, и чей-то голос отчётливо спрашивал:
— Кипяточку прикажете?
Она отвечала:
— Нет… принесите холодной воды…
Но это говорила не она, а её старший брат, умерший лет десять назад от тифа…
То чудилось ей, что она тонет и кто-то кидает ей синий шарф. Она хватается за него, но в руках остаются синие клочья. А на берегу Коля и Лизанька машут руками и почему-то покатываются со смеха. И этот смех так страшно врезается в уши. Она хочет сказать им, чтобы они перестали, но вода заливает ей рот, и она не может дышать…
Ольга Николаевна судорожно напрягает грудь, чтобы вздохнуть, и кричит:
— Не смейтесь… Коленька… Лизанька… Да не смейтесь же вы!..
И снова исчезает всё. И вместо Коленьки и Лизаньки стоит какой-то незнакомый человек и спрашивает:
— Вас встретит кто-нибудь в Крайнове?
Ольга Николаевна отвечает:
— Да… я телеграфировала мужу…
И всё это не казалось ей странным, как будто бы так и должно было быть.
И когда она увидала над собой расстроенное, озабоченное лицо мужа, а вместо тёмно-серой верхней койки голубое небо, она долго не могла понять: сон это или она действительно приехала домой…
Наконец решила: «Ну, конечно, я дома… вот и Лизанька… и Коля…»
И первый раз за всю дорогу вздохнула легко, всей грудью.
По-прежнему путались бред и действительность, но теперь всё стало другое.
Вошли какие-то люди.
«Это доктора», — подумала Ольга Николаевна.
И почему-то сказала:
— Принесите Лизаньку…
— Сейчас, сейчас, — торопливо ответил чей-то голос.
Она узнала голос мужа и поняла, что он чем-то страшно расстроен. Ей стало жалко его. И, чтобы успокоить, она сказала: