Когда рейд подходил к концу, разведчики заглядывали на вражеский аэродром близ Донецка, пересчитывали стоявшие там самолеты, пикировали, сбрасывали бомбы и, набрав на пикировании большую скорость, уходили бреющим домой. Каждый раз после посадки Андрей отдувался и вытирал перчаткой потный лоб.
Пятого мая 1942 года, над своим аэродромом, подбив немецкий корректировщик «Хеншель-126», Никитин схватился с тремя «мессершмиттами», таранил один из них и погиб геройской смертью.
А Труд к июню сорок второго уже считался в полку опытным летчиком: за плечами у него было семьдесят девять боевых вылетов, восемь воздушных боев, а на груди – орден Красной Звезды.
Потом был Каспий, Манас и любовь к Марии.
Здесь, на Кубани, он был ведомым Фадеева. Вадим погиб, а теперь вот и Андрея не уберегли…
Как раз в это время, когда Саша с горечью думал о своем боевом товарище, Труд очнулся и обнаружил, что он находится в каком-то просторном помещении, вокруг него были люди в белом. Он сообразил, что это госпиталь, но как он в него попал – не помнил. Как и многие летчики, Андрей очень опасался тяжелых ранений, и теперь его первой мыслью было – целы ли руки и ноги. Вспомнил, как недавно Коля Искрин, у которого ампутировали ступню, говорил ему, что он все время чувствует, будто болят отрезанные пальцы, и такое ощущение, будто нога цела.
И сейчас, лежа на госпитальной койке, он думал: «Значит, верить себе нельзя! Надо поднять руку и посмотреть. Поднять. Легко сказать. А если вместо руки обрубок?» От этой мысли Андрея прошиб пот. «Нет, лучше подождать… А чего ждать? Уж лучше – сразу…»
И, стиснув зубы, он резко выхватил из-под простыни правую руку. Рука была как рука – обычная. От напряжения Андрей ослабел и вновь потерял сознание.
Когда он вновь пришел в себя, сразу вспомнил о своих сомнениях и тут же быстро поднял левую руку.
– Осторожно, молодой человек, это вам не танцевальная площадка, – раздался рядом чей-то ворчливый голос.
Только теперь Андрей сообразил, что он лежит на чем-то жестком, как оказалось, на столе. Он хотел было запротестовать, потребовать, чтобы его положили на мягкую, удобную постель, как вдруг почувствовал, что над его лбом работают и что при этом раздается странное поскрипывание. Он очень удивился этому обстоятельству. Потом, когда он понял, что это хирург сшивает разодранную кожу у него на лбу, он опять потерял сознание.
Возвращалось оно медленно. При этом глаза все время слипались, размыкать ресницы было больно, к тому же они его не слушались. Наконец, собравшись с силами, он потянулся к ним рукой, но его тут же одернул женский голос: