Александр предполагал, что этот вопрос рано или поздно будет задан, и все равно он оказался для него неожиданным.
– Видишь ли какое дело, – медленно заговорил он, прикидывая, как лучше ответить, а потом решил говорить правду, зачем скрывать. – Сначала мне было просто не до знакомств. Стремился стать летчиком, приходилось много работать над собой, и свободного времени просто не было. А потом почему-то показалось, что семейные летчики-истребители ведут себя очень осторожно в воздухе, побаиваются рисковать. Решил, что земля их крепко держит. Да и ты не встречалась, как же я мог жениться, – шутливо закончил он.
– Ну так уж и не встречалась, – так же шутливо возразила она, хотя эта шутка ей была приятна.
– А если серьезно, – изменил он тон, – то у нас в Новосибирске была большая семья, и я с детства любил и много возился с младшими. Женитьба предполагает рождение детей, а мне не хотелось оставлять их сиротами.
– И что же, ты даже ни с кем не знакомился?
– Если знакомиться, значит, надо жениться. Может, потому и не торопился.
– А теперь же как?
– Ну, теперь другое дело. Знаешь, скажу тебе без хвастовства, воевать я научился. Меня теперь не так-то просто сбить. Например, я научился хорошо замечать в небе самолеты. Самолет ни за что не увидишь, если будешь смотреть на него прямо.
– А как же на него надо смотреть?
– Смотреть на него надо под углом в десять градусов, тогда увидишь. Улавливаешь его движение, отклоняешься еще и еще, и вот ты его уже поймал.
– Да?.. И сколько же ты сбил немцев? – рассеянно спросила она.
– Официально засчитано семь, но их больше, что-то около двадцати. Те, что падали на немецкой территории, нам не засчитывали. Послали на Героя, но после той истории, что я тебе рассказал, комполка Исаев представление отозвал. Ну да ничего, еще насбиваю.
Покрышкин не любил высокопарных слов, поэтому не мог сказать, что он был глубоко убежденным патриотом, всей силой своей цельной, непосредственной натуры ненавидевшим фашистов, поэтому к войне, которую он считал неизбежной, он начал готовиться заблаговременно и потому думать о женитьбе до войны он считал не вправе.
Они подошли к санчасти, и надо было прощаться.
– Послушай, – неожиданно спросил он. – А как тебя зовут твои подруги?
– По-разному. Чаще всего Машей или Машенькой, иногда Марьей, а Тая Попова, моя самая близкая подруга, зовет меня Мусей.
Покрышкин помолчал, что-то прикидывая про себя, потом решительно отрезал:
– Буду звать тебя Марией. Мария – прекрасное имя. Так, между прочим, зовут мою сестру в Новосибирске.
«Ох, уж эта определенность и основательность, и так, видимо, во всем», – заметила она про себя, но вслух сказала: