Однажды в бане каторжанкам довелось мыться после партии женщин из общего лагеря. Со мной рядом мылась небольшого роста, слабенькая Марийка из Коломыи. Ее мучили сильные радикулитные боли в спине — ей сделали в больнице пункцию, но неудачно, и она еле передвигалась. Девчата помогли ей вымыться, вывели в раздевалку, посадили на скамейку и вернулись постирать.
Когда я вышла в раздевалку, Марийка сидела одна, полуодетая. Напротив, забравшись на лавку с ногами, сидела, растопырив колени, хулиганистая бытовичка Надька. Она была приметной, красивой и наглой, благодаря ее веселому нраву все относились к ней снисходительно. В общем лагере было легче жить, чем в зоне каторжанок. Там выводили на работу очень редко, да и то на легкие объекты. Можно было и не работать — это не считалось нарушением. И Надька не работала.
Сейчас она сидела на лавке и пела с надрывом: «Ах вы кони мои вороные, черновороны кони мои», широко разевая рот и сверкая золотой фиксой. Закончила петь, закрыла рот, уставилась на Марийку и вдруг заорала:
— Ты, ..., а ну ... отсюда! Чего расселась! Весь вид портишь, дохлятина. Я кому сказала! — спустила ноги на пол и замахнулась на больную Марийку, испуганно таращившую на нее глаза и втянувшую голову в плечи.
Меня всегда яростно возмущало бессмысленное насилие. А здесь еще сработало чувство «наших бьют!». Все тело у меня напряглось от негодования, и я встала перед Надькой. Кулаки непроизвольно сжались, и, совершенно не думая о том, что Надька значительно сильнее, я медленно и злобно произнесла:
— Ты, морда, прекрати! Не тронь девку, не то надраю тебе морду, будешь пятый угол искать и радоваться! А ну брысь отсюда, стерва!
В это время открылась дверь бани, начали выходить распаренные девчата. Они ничего не поняли, только удивились тому, как Надька, стремительно сунув голые ноги в валенки, пулей вылетела полуодетая из раздевалки на мороз. Я расхохоталась. Бедная перепуганная Марийка, путая русские и украинские слова, дрожащим голосом благодарила меня. Я оделась и ушла, с трудом сдерживая нервную дрожь, и по пути к двери слышала, как Марийка сбивчивой гуцульской скороговоркой рассказывала своим землячком о случившемся.
Похоже было, что Надька признало мою силу, потому что при встречах проходила мимо молча, словно между нами ничего не произошло.