Проходя мимо, она попросила:
— А может, переждем, Вася, до рассвета? Вероятно, далеко же. И я, прости меня, боюсь. Я ничего не узнаю здесь.
Он ответил шуткой и зашагал быстрее.
Улица в самом деле выглядела страшной. В ночном сумраке сдавалось, идешь по рву, над валами которого чернеют зубцы стен с окнами, сквозь которые виднеется небо.
Там, где прежде была Ленинская улица, встретился конный наряд милиции. Один из всадников подъехал к ним и, включив карманный фонарик, висевший у него на пуговице шинели, приказал предъявить документы. По лихо закрученным усам, сдвинутой набекрень фуражке Василий Петрович узнал капитана милиции. И, протягивая ему паспорт, сказал, как старому знакомому:
— Вот, встречал жену с сыном. Из Москвы приехали к нам.
— Ну что ж, просим, — шевельнул рыжим усом капитан. — Пускай нашего полку прибывает.
Когда, козырнув, он отъехал и гулкий цокот копыт стал медленно тонуть в темноте, Вера успокоилась.
— Давай отдохнем.
Василий Петрович передал ей сына, уже успевшего заснуть, и они присели рядом на чемодане. Почувствовав тепло ее плеча и колена, он осторожно, чтобы не нарушить этого ощущения, вынул из кармана портсигар и закурил. Сказал первое, что пришло в голову:
— Ты помнишь, где мы его купили? Тут же, рядом. Помнишь ювелирторг? С такими большими витринами в темно-лиловом бархате. Ты очень любила их разглядывать. И вот, вещь пережила улицу. Пережила мои дома. Ты слышишь, Веруся? Погибли все, и неизвестно, когда придется иметь дело с чем-нибудь стоящим.
Вера поежилась.
Он мысленно выругал себя и заговорил о другом, что по какой-то связи вытекало из предыдущего:
— Завтра придется сходить на вокзал и узнать, когда прибудут вещи.
— Какие, Вася, вещи? — встрепенулась она, будто ожидала и боялась этих слов.
— Ну, понятно, твои… наши… Багаж теперь идет долго.
Вера опустила голову.
— Я не брала его, Вася. Мне говорили, что здесь страшно, как в горелом лесу. У нас же тут ничего не устроено.
— Что значит — не устроено? Ты шутишь? — изумленно вскинул он глаза на жену.
В душе Василий Петрович все время чего-то ждал от нее. Чего? Малодушия, жалоб, упреков. Но подобного, только своих расчетов — нет, их он не ожидал.
— Дай, пожалуйста!.. — показал он на сына. И взяв сонного Юрика на руки, пошел не оглядыраясь.
Она побрела за ним, неся чемодан и тихо всхлипывая.
Идти пришлось около часа.
Брезжило. Небо на востоке стало бледнеть. Сумрак мягко оседал на землю, делая предметы легкими, однообразно серыми. Даже белая церквушка на Сторожевском кладбище, окруженная старыми тополями, выглядела серенькой и невесомой.