Василий Петрович; тонко чувствующий красоту городской весны, в этом году был глух к ее звукам и слеп к ее краскам.
Особенно огорчало, что в колотню с Понтусом втягивались все новые люди.
Почти открыто на сторону Понтуса встал Зорин. Это заметили многие, и при нем, чтобы не навлечь грех, избегали даже разговаривать с Василием Петровичем: а вдруг создастся впечатление, что ты блокируешься или секретничаешь с неугодным человеком. Да и сам Зорин при случае и видом и словом подтверждал, что так только оно и воспринимается. А сами многие? Допустив раз-два такое хамство, невольно начинали противостоять Василию Петровичу: им ведь тоже надо было чем-то оправдаться в собственных глазах. Чем? Конечно, одним — прикинуться и заговорить самих себя: ты, дескать, все это делаешь не из-за раболепия, а из-за принципиальности. Куда тянет Юркевич? Конечно, к примитивному утилитаризму. Он против творческого поиска, против того, чтоб была воспета эпоха! Вон на что он замахнулся!
Понтус, со своей стороны, тоже принимал меры. Понимая — сейчас очень важно, чтобы вокруг Василия Петровича росла пустота, он травил строптивых, похвалой завоевывал нейтральных. Главное же, пугая, подводил подо все политическое обвинение…
А тут еще крах семьи.
Нет, затевать развод при таких обстоятельствах было чрезвычайно неразумно. И только он, Василий Петрович, который так и не научился заключать сделку с совестью и часто бросал вызов судьбе, мог пойти на это.
Перед самым входом в здание народного суда он услышал фразу, которая обратила его внимание. Пожилой крестьянин в барашковой шапке, в кожушке и валенках с бахилами, с котомкой через плечо, говорил своему собеседнику:
— Моя, браток, уже хлопцев гукае[3]. Вот оно как…
"Хлопцев гукае", — мысленно повторил Василий Петрович, и ему пришла на память поездка с Валей на озеро, девушка в цветастом платье, вышедшая из бора, ее оклик: "Воло-о-дя" и эхо, которое подхватило его, немного изменив: "Ло-о-дя!" И сразу на мгновение мир предстал перед ним таким, каким был, — полным тайн и радостей пробуждения.
Остановившись на крыльце, Василий Петрович проводил взглядом крестьянина с его собеседником и вошел в коридор суда.
И все-таки важным стало, есть ли в зале заседания знакомые. Василий Петрович приоткрыл дверь и заглянул в зал. На скамьях, стоящих рядами, как в клубе, сидело человек двадцать незнакомых мужчин и женщин. А в дальнем углу, у окна, стояли Вера Антоновна с Юриком.
Она взяла Юру! Зачем? Чтобы мстить или искать примирения? Но разве можно ребенку быть свидетелем того, что должно произойти здесь? Кто и когда сделал ее такой черствой и бесстыдной? Как вообще он мог любить эту женщину?