— Не скромничай. Ты автор, а не зритель.
Тут бы следовало поклониться с изысканностью придворного, одаренного монаршьей милостью, однако Джакомо не стал этого делать, чтобы ни на секунду не упускать дам из виду. Он понимал, что в любую минуту могут посыпаться искры, и потому лишь крепче сжал рукопись, как щитом заслонил ею грудь. Полсотни страниц словесной шелухи, пустячок, сущая безделица, сочинять которую после мучительных пыток, которым подвергал его безжалостный Хольц, было легко и приятно. Почти не выходя последнюю неделю из дома, он с отчаяния написал комедию. И похоже, не зря.
Катай перестала смеяться, подошла поближе — Джакомо почувствовал запах ее пота и резких духов.
— Спа-се-ни-е дев-ствен-ни-цы. — Голос низкий, чувственный, как и она сама. — Для меня?
— Да.
— Серьезно?
Теперь засмеялась Бинетти, хотя трудно было назвать это смехом: скорее, она выплюнула комок ярости, лишь снаружи замаскированный иронией. Опять не сумела сдержаться. Портит ему всю игру, идиотка. Но, может, и это значится в их уговоре? На всякий случай Джакомо отступил на шаг:
— Вернее, для всех прекрасных дам.
В дверь заглянул карлик в огромном парике и бархатной ливрее, вопросительно посмотрел на Катай.
— И прекрасных мужчин, — добавил Казанова, подмигнув девушке. Катай, слегка смутившись, сердито фыркнула на карлика, но тот и ухом не повел; тогда она швырнула в него гребень, бросилась к двери и… была такова.
Спасение девственницы. Поистине, мысленно усмехнулся Джакомо. Смех, да и только. И не девственница, и спасения не жаждет. Сегодня же была бы его, если б не убежала. И если бы не Бинетти. Эта, как всегда, начеку: едва он направился к двери, загородила ему дорогу. Кажется, он переборщил. Сам ведь обещал оставить за ней первое место. Десять дней лечения у доктора Хольца и ни минуты дольше. Драгоценная Бинетти.
Казанова увлек ее на пол и в течение последующего получаса побывал во всех странах света, покорил все вершины, пустыни и болота, был неутомим и пылок. И Бинетти старалась, как могла, но Джакомо продолжал думать о ее сопернице, пока не сосредоточился исключительно на своей ноге, придерживающей дверь и ужасно затекшей; в результате он решительно слишком долго мучился, пока — с трудом — не закончил то, что столь лихо начал.
Днем позже, после недолгой борьбы, уже и вторая оказалась под ним: внезапно притихшая, утомленная или, скорее, сраженная его чарами; конечно же ее сопротивление было показным, данью приличиям, не больше. Даже когда так вели себя профессиональные шлюхи, у него это не вызывало насмешки. В любовной игре, когда главное — поярче разжечь пламя, все средства хороши. И слова — якобы сухие и равнодушные, — какими Катай встретила его в своем заваленном множеством разноцветных ковриков будуаре, где стоял стол на остроугольных ножках и неудобное кресло. И смех, которым она ответила на его признание в горячих и сильных чувствах, переполняющих его со вчерашнего дня, с их первой встречи. И даже ее неожиданная попытка убежать, возня у стены, когда тела то стремительно сближались, то отдалялись; все это лишь подогревало его страсть. Знакомые способы, он знал, какое наслаждение они сулят.