Еще менее везет тем, кто подделал эти письма, когда речь заходит о польских делах. «Гавард едет завтра, и, что сможет, то из твоих поручений и выполнит. Из книг — Мицкевича, Красинского и Витвицкого посылаю я тебе достойный букет…» — и писал он это, похоже, в 1835 году. Как известно, в то время речь могла идти лишь о «Небожественной комедии», вышедшей анонимно; авторство Красинского тогда еще не было широко известно, Шопен знать о нем не мог.
В отрывках пани Черницкой мы читаем также:
«Норвид меня лучше Мицкевича понимает, ибо если Мицкевич толкал меня к написанию народной оперы, то Норвид, зная моя возможности, никогда ничего подобного мне не предлагал». Ставить на одну доску старого друга, гениального Мицкевича с молокососом, который только-только приехал в Париж и навестил уже умирающего Шопена, психологически совершенно невозможно. А когда автор фальшивки говорит, что Норвид назвал музыку Шопена «напевом», для маскировки заменив «пение» «напевом», когда она вкладывает в уста Норвида фразу из «Прометидиона», тут уж, как говорила Людвика Енджеевич, «ушки видать».
Некоторые доказывают абсурдность этих мнимых писем, ссылаясь на порнографические выражения, в них содержащиеся. Правда, нам кажется, что такой изысканный человек не мог переписываться подобным образом с гранд-дамой, какой как-никак была Дельфина. Но в этом отношении жизнь любит преподносить нам сюрпризы. А если так было? Этот аргумент отнюдь не может быть доводом подлога; гораздо более существенными подтверждениями его являются психологические, бытовые и исторические противоречия, которых полно в отрывах пани Черницкой.
К таким аргументам относятся два пророчества, сделанные, как говорится, задним числом, содержащиеся в этих фиктивных документах: как-то Шопен будто бы написал Дельфине: «Мне хотелось бы умереть, слушая твое пение!», а в другой раз: «Что Шуман кончит сумасшествием, в этом я убежден и подписываюсь!» Этих мистических способностей предсказателя в истинных письмах Фридерика мы не замечаем. Зато до нас дошло одно подлинное письмо Дельфины к Шопену, относящееся к более позднему времени, и какое же оно грустное! (Aix-la-chapelle, 16.VII.1849):
«Дорогой пан Шопен!
Не хочу наскучить тебе длинным письмом, но и не могу оставаться в неведении о твоем здоровье и дальнейших твоих проектах. Сам не пиши, а попроси пани Этьенн или же эту любезную бабку, которая спит и во сне котлетки видит, чтобы сообщила мне, как здоровье твое, как грущь, как дышится тебе и т. д. и т. д. Надобно на зиму серьезно о Ницце подумать. Супруга Аугуста Потоцкого написала, что всеми силами будет добиваться разрешения для панн Анджеевич, но трудности в этой несчастной странеслишком велики. Горько мне, что ты так одинок в болезни и печалях… Да и мне как-то несчастливо на свете! Вообще жизнь эта — величайший диссонанс. Храни тебя бог, милый пан Шопен. До свидания — самое позднее в начале октября.