Вчера он проводил Перизат на уборку хлопка, и то, что он все-таки сумел настоять на своем и помочь девушке, отзывалось в нем тихой радостью еще и сегодня, Букалай ни за что не хотел отпускать дочку, рвал и метал, но потом, когда Семетей прочитал ему пространную лекцию, как следует оформить пенсию, и написал по-русски три заявления в разные инстанции, сменил наконец гнев на милость. Еще труднее было уговорить хозяйку. Пришлось зайти к заведующей рестораном, договориться, чтобы та отпускала жену Букалая с работы на час раньше. Лишь на этих условиях она разрешила дочке уехать на сбор хлопка. Из-за этих непредвиденных хлопот Семетей дважды пропустил циркулярный душ. Ну да ладно… Пусть хоть на месяц-полтора девчонка вырвется из затхлого домашнего мирка на простор, пусть немного поразвеется, на жизнь посмотрит, к мечте устремится, манящей за горизонтом.
На остановке он встретил старуху и ее дочь с насурьмленными бровями. В руке молодухи он увидел знакомый узелок, сложенный в сетку. Старуха тоже заметила Семетея и побледнела. Белый посошок в ее руке задрожал. Сердце ее сжалось, в глазах затуманилось. Он спешно отвел взгляд и зашагал прочь.
Вскоре пронесся автобус-коробочка, окутав Семетея облаком сизой пыли. С севера налетел ветер, раскачал, разбудил дремливые туранги вдоль дороги. Сверху падали и падали, кружась, пожелтевшие листья. «Жизнь, как листья, — неожиданно подумал Семетей. — Весной они жадно тянутся к солнцу, в летний зной тоскуют по дождю, прихорашиваются, радуются, шуршат-шелестят, ночью переговариваются со звездами, но приходит время, и они увядают, желтеют, ссыхаются, осыпаются с деревьев и бесследно исчезают, словно и не было ничего. У жизни строгая межа. Своя неотвратимая, необратимая мера. Шорох листьев, гул ветра, ласковое тепло солнца, живительная сила воды, по существу, и есть вся жизнь. Все остальное суета, прах, тлен. Значит, надо дорожить мигом счастья, пылким биением сердца, радостью жизни, столь мало отпущенной скрягой судьбой».
До квартиры на краю села он добрался пешком. Букалай спешно собирался в район хлопотать пенсию. «Вы что, уже уезжаете?! — деланно удивился он. — Жаль, жаль! Мы с вами будто породнились. Приезжайте на следующий год. Дом наш для вас всегда открыт».
Семетей молча уложил чемодан. Букалай все говорил и говорил как заведенный.
«Надо было на дорогу плов сготовить, пузырек раздавить, да вот, видишь ли, жена на работе…»
«Ах, горе, горе… Сестрица-то моя хитрохвостая, видели, опять ко мне старуху привела! Так и норовит спихнуть мать родную с шеи. У, проклятая! Ну, погоди… вернусь из района, я ей мозги вправлю. Понравилось, видно, одной в квартире жить, хахалей водить. Ишь ты, и мать уже ей в тягость! Я тут… калека… обременен заботами… жена на работе… пенсия… а она… У, зараза! Ну, куда, куда опять подевали мой ремень?!»