От прошлого мы унаследовали первую модель внутрисемейных отношений; именно она запечатлена на страницах Ветхого Завета. Родители в те далекие времена нисколько не интересовались пожеланиями детей. Классический пример: женитьба Авраамом сына[1]. С Исааком он вообще об этом не разговаривает, зато подробно инструктирует своего раба, отправляя его с миссией сватовства. Даже Ревекку спрашивают: «Пойдешь ли ты с этим человеком?» – и она отвечает: «Пойду». Мнением же Исаака не интересуется никто. Исаак – образ абсолютного, беззаветного сыновнего послушания, начиная с того момента, когда Авраам возлагает его на жертвенник.
Новый Завет представляет нам уже совсем другой тип отцовства. Самый яркий пример – притча о блудном сыне[2]. Сын проявляет очевидную неблагодарность по отношению к отцу. Согласно толкованию митрополита Сурожского Антония (Блюма; 1914–2003), в реалиях традиционного общества требование выделить причитающуюся часть имения было равнозначно заявлению: «Отец, ты для меня умер!» – ведь дети вступают в наследство лишь после смерти родителей.
Однако даже в этой немыслимой ситуации отец готов, как бы мы сейчас сказали, идти на поводу у сына, а когда промотавший состояние сын возвращается, милосердный отец оказывается готовым его принять, простив ему все. К сожалению, этот евангельский образ отцовства, несмотря на два прошедших с тех пор тысячелетия, так и не был по-настоящему воспринят нашим обществом. Я не говорю об отдельных исключениях, но в массе своей православные христиане сохранили ветхозаветный принцип межпоколенческих отношений: «Я – отец, а значит, имею право повелевать. Ты – сын, и твое предназначение – беспрекословное послушание».
Впрочем, вопрос этот не столь однозначен, как может показаться на первый взгляд. Наблюдая за жизнью в современной Москве христианских кавказских семей, сохраняющих традиционно клановую структуру, и встречая молодого верующего человека, при этом достаточно светского и успешного, приводящего в храм свою невесту, на которой он не может жениться без разрешения дяди, потому что его отец – младший брат в семье, я невольно думаю: «А ведь что-то все же в этом есть!»
То есть, с одной стороны, в моей душе возникает протест против насилия по отношению к свободному выбору человека, а с другой – я чувствую благотворность такого подхода к судьбам младшего поколения. Главное, чтобы отец искал воли Божией, как делал это Авраам, а не просто утверждал свою волю.
Нахождение баланса в отношениях между различными поколениями – задача важнейшая и сложнейшая, требующая исключительно индивидуального подхода, обуславливающего целесообразность и даже возможность применения тех или иных воспитательных мер. Дело даже не в том, можно или нельзя физически наказывать ребенка. Одного можно, а другого ни в коем случае нельзя, потому что такое наказание попросту унизит, а то и сломает его, вызвав эффект, противоположный ожидаемому. Ведь все дети разные, как разные и их отцы. Кто-то из нас обладает даром убеждения, слова же другого окажутся абсолютно бесполезными до тех пор, пока не будет задействован механизм выбора между кнутом и пряником.