Алкины песни (Иванов) - страница 5

Из кухни вышла бабушка Дарья, повариха, и всплеснула руками:

— Батюшки! Да как ты, доченька, в такую погоду? Через проклятые овраги-то как?

— Что ж, значит сумела перейти и овраги, — как-то хитро улыбнулся Илья Петрович и посмотрел в окно. Женя невольно посмотрела туда же: за мутной пеленой дождя в окно виднелся край почерневшей соломенной скирды, обставленной одинаковыми, недавно выструганными шестами. Они стояли ровным веером, на одинаковом расстоянии друг от друга. Только с правой стороны расстояние было больше — значит один шест кто-то взял. Женя испуганно взглянула на бригадира, но Илья Петрович ничего не сказал и стал читать газету.

Вскоре Женя переоделась в чье-то сухое белье, бабушка Дарья напоила ее горячим чаем и уложила на кухне. Женя сразу же согрелась, но уснуть долго не могла. «Значит, он ждал меня там, под дождем, специально пришел встречать!» — радостно и в то же время с каким-то испугом думала Женя. Но она никак не могла разобраться в событиях сегодняшнего дня и решить окончательно, так это или не так.

Дождь за стеной все шумел и шумел, глухо стучал по оконным стеклам, по крыше. Но теперь ей было приятно слушать этот убаюкивающий шум и, засыпая, думать, что она все-таки будет отсылать Грише из школы механизации все письма.

Ей снилось, что дождь давно кончился, а над степью всеми красками горит радуга. Она захватила полнеба, полыхает и переливается так ярко, что больно глазам. Один конец ее был где-то далеко, под самыми горами, а другой упирался в Сухие овраги.

— Смотри, смотри, Гриша, радуга воду пьет, — крикнула Женя, как бывало в детстве.

— Ну да, пьет! Все это бабкины сказки, — ответил откуда-то Гриша. — А я тебя всегда буду ждать у оврага, когда дождь…

— Ну что ж, товарищи-сограждане, значит нет больше желающих выступить? — спросил председательствующий Аким Михеев, первый кузнец в назаровском колхозе, и тряхнул рыжей бородой, хранившей, казалось, жар кузнечного горна.

— Значит одно предложение — предупредить бригадира Федора Крутоярова за нехозяйское расходование кормов? — спросил он, немного помедлив.

— Пропивал он корма-то, — послышался несмелый голос конюха Ивана Прядухина, на редкость тихого и неразговорчивого человека. Только в исключительных случаях он говорил одно-два слова.

Обычно на собраниях старик Прядухин сидел с полузакрытыми глазами, и было непонятно — спит он или бодрствует. Время от времени, заинтересовавшись чем-то, конюх быстро открывал глаза и делал движение, будто сбрасывал с себя сон, а потом медленно погружался в свое обычное состояние.