– Я не брошу тебя, – плача, говорила Вероника.
– Прошу тебя, – умолял он, – выйди и запри меня в комнате, иначе я сорвусь, убегу и уже больше не выдержу.
Вероника принесла ему два ведра. Одно поставила на балконе.
– Это будет твой туалет, – сказала она.
Второе пустое ведро она оставила около кровати. На столе, где когда-то стоял ноутбук, Вероника поставила вазу с яблоками и печеньем и несколько пластиковых бутылок с минеральной водой.
– Я буду просить выпустить меня, – сказал Никита, тяжело дыша, – не открывай ни при каких моих мольбах.
Вероника молча кивнула.
– Не выпускай меня, даже если я буду стучать в дверь, – добавил он. – Если буду что-то обещать – не верь мне, все равно обману, ведь я наркоман.
– Я все поняла, – прошептала она, – я знаю, ты сильный, ты справишься.
– Мама, – остановил ее Никита, – если ты меня пожалеешь… жалостью ты можешь меня угробить.
– Я тоже выдержу, – пообещала Вероника и улыбнулась.
Она вышла и повернула ключ в замке.
…Океан боли и абсолютная невозможность расслабиться. Ему хотелось заснуть, но он не мог отключиться. Вместо привычного расслабляющего кайфа – нечеловеческая боль. Раздражало все: мебель, гул за окном, ведро около кровати, и даже сам он был раздражителем. Боль. Стул, брошенный со злостью в дверь. Ночь или день? День или ночь? Вода. Рвоты. Забвение или потеря сознания? Нет ощущения реальности. Реальность – это сплошная боль.
– Открой! – Никита начал бить в дверь непослушными ногами. – Мама! Открой, не то я выброшусь из окна!
– Нет! – твердое за дверью.
– Я не могу быть здесь один! Иди сюда!
– Нет!
– Мне больно! Я не могу! Не могу больше!
Никита упал на пол, начал биться головой. Боль стала сплошной, не оставив ни клеточки, свободной от нее…
Из чего состоит тело? Говорят, из воды… Не осталось сил, нет никаких желаний. Жить не хочется. Зачем жить? Покончить с собой? Тоже нет желания. Полное безразличие. Надо сходить в туалет, но не хочется вставать. Во рту пересохло, но к воде надо еще дойти на ватных ногах. Лучше не пить. За дверью плачет мать. Ее жалко. Надо бы пожалеть, но и на это нет ни сил, ни желания. «Белый» не выходит из головы, а она, голова, тоже стала вялой, как и его тело. Доносящиеся с улицы звуки кажутся приглушенными, как будто он под водой. О чем-то спорят мужчины под окном, слышны их слова, но содержание не доходит до сознания. На потолке ползает сонная муха. Ей не нужен порошок, а ему, если бы кто принес, пригодился бы. Кажется, он погружен в свои мысли, хотя в действительности их нет, как нет желаний и чувств.
Звонит Диана, он ей механически отвечает – плохо работает сознание.