Художником был прапрадед Экки — Рамон Равиньи. С помощью света и красок предок заключил в четырехугольную рамку между инзором, бытовкой, полом и потолком целый похищенный у природы мир, уменьшив его до размеров, предоставленных площадью стены… Экки вогнал последний модуль, отодвинул блок, полюбовался им и вызвал следующий. Секунды на две он опережал график и, пользуясь паузой, мельком взглянул в сторону горы.
Из правого верхнего угла картины, как бы вводя зрителя и в тоже время отсекая от нее, бесконечно падала подвешенная в воздухе ветка. Она немного мешала взгляду, ее беспрерывна хотелось отвести рукой. Дальше между двумя округлыми холмами проглядывал кусочек озера. На заднем плане торчала гора, странно вмещенная в тесные рамки пейзажа от подошвы до неприступного снежного пика — вместе с крутым травянистым склоном и стадом коров, с пестрым альпийским лугом и уютной мраморной ротондой, с галечниковой осыпью, с водопадом и тирольской деревушкой, хотя и не видимой на картине, но безусловно построенной вон за тем поворотом дороги.
Экки тревожило соединенное на одном полотне разновременье: знобкий снежный пик горы — и ослепительно синее лето озера. Там не был забыт круговорот зим и весен, придающий этому нарисованному миру странную независимость. Наоборот, вопреки законам причинности, когда гора завершала свой год, то год добавлялся и к возрасту Экки. Ведь картины служили календарями. И кто мог поручиться, что, творя ежесекундную связь прошлого с будущим, они не подчинили себе само Время? Собственными законами две тысячи раз выдуманного мира — по числу двух с лишним тысяч кают, вмещающих разные, но срисованные с одной планеты и потому связанные между собой кусочки невсамделишной Земли, усиленные резонансом двух тысяч бездн памяти и мечты!
Экки докончил монтаж еще одного блока и удлинил паузу перед подачей нового. Заказал кухне ломоть черного хлеба с маслом, посыпанный сахарным песком. Встал. Потянулся. Включил инзор. На экране возник зал командирского Совета, искусно смонтированный из отдельных изображений, — создавалась иллюзия совместного заседания за круглым столом. В действительности командиры попивают себе чаек в персональных каютах да изредка подкидывают реплики остальным… Обсуждают очередное техническое усовершенствование, решил Экки и протянул было руку поискать какой-нибудь слабый музыкальный фон, когда одна фраза привлекла его внимание:
— Мы не можем теперь вернуться!..
Рука мальчика застыла в воздухе. Он машинально зафиксировал канал передачи. Что за фокус? Прямой экстренный. Но ведь не было никаких позывных. Или он их прозевал?