Просыпаюсь под громкий скандальный крик: во дворе наш капитан последними словами ругает гостеприимного хозяина.
– Лука, в чем дело?
– Взгляни, Алессандро, – лодку украли!
– Называй меня «сиятельством», пожалуйста. Украли – и черт с ней!
– Ваше сиятельство, мы могли бы на этой лодке дойти до самого Неаполя или продать ее и добыть немного денег: у господина графа, наверно, есть владения, а у моей семьи теперь из имущества остались одни долги!
Крестьянин пресерьезно уверяет, что наш трофей наверняка унесло ветром, потому что его не привязали и плохо вытащили. А рожа хитрая! Меня разбирает смех: неплохую сделку он провернул, получив отличную рыбацкую барку в обмен на четыре краюхи хлеба и галлон домашнего вина! Как бы то ни было, ссориться со здешними жителями не резон. Вон у ограды маячат молчаливые фигуры: пока ничего не делают, но при обострении спора наверняка вступятся за своего. Слегка заржавленный от морской воды ятаган за поясом Луки способствует их сдержанности – однако доставать оружие не стоит. Все-таки в гостях.
– Капитан! Ты вроде говорил, здесь город недалеко?
– Несколько миль.
– Пошли. Нечего тянуть, уже почти полдень.
Под громогласные рассуждения Капрани о воровской породе проклятых сицилийцев спускаемся вниз и бредем на восток вдоль самого моря, по чистейшему золотистому песку. Здешний конец октября – под стать петербургскому июлю. Солнышко вовсю пригревает, ветер ослаб, и только громадные волны продолжают свой бег отголоском бушующего где-то далеко за горизонтом шторма. Усталость еще не избыта. Когда возле одинокой башни, охраняющей берег, дорога решительно поворачивает и начинает круто взбираться в гору, становится трудновато. Этьена приходится почти тащить на себе, по очереди подставляя плечо под здоровую руку. Забавную картину мы представляем, должно быть, со стороны. Четыре оборванца в грязной, стоящей колом от морской соли одежде с чужого плеча, едва передвигающих ноги, но пытающихся сохранять достоинство.
Открывшийся между холмов город заставил меня застыть соляным столпом. Над крышами лачуг, в беспорядке взбирающихся на высокий холм, царили гигантские колоннады античных храмов. Только теперь дошло, что это Агригент, родина Эмпедокла! «Джирдженти» по-местному, надо же так латынь исказить! Если бы волновавший некогда парижан диспут о достоинствах древних и новых народов происходил здесь, победу присудили бы предкам за явным преимуществом. Слишком режет глаз сочетание величия и убожества в столь тесном соседстве. Четырехсаженный атлант лежит навзничь, как павший в бою воин. На заросших травой ступенях амфитеатра пасутся козы. Только одно осталось неизменным за два с половиной тысячелетия: судя по выбору места для города, пираты и тогда свирепствовали не меньше нынешних.