Станция Университет (Руденко) - страница 70

Нас с Севой не надо было упрашивать. Уже на следующий день мы, укутанные с головы до пят в теплые, какие нашли, вещи, руководили елочным базаром прямо у выхода из метро «Крылатское»: «Налетай, не проходи мимо! Уникальные голубые ели! Кто не успел, тот опоздал!». Точка для продажи была великолепная. Дела шли в гору, причем крутую. Каждый час мы били ценовые рекорды! Двадцать, тридцать, сорок, сто рублей за елку! Сто — хамоватым подвыпившим кооператорам, пять — старушкам с доставкой до квартиры. Мороз подбирался, но мы его иголкам не давались. Был соблазн выпить водки, но старшие товарищи объяснили: «Водка — коварна, согревает для того, чтобы заморозить». Ночевали мы неподалеку, в гостинице крылатского велотрека, до которого добирались с работы пешком. План для «Торто» мы выполнили и сами заработали много денег. Но ведь «жизнь устроена так мудро…». Нашим сверхзаработкам через несколько дней суждено было обесцениться! Потому что Ельцин все-таки решил отпустить цены — надвигалась знаменитая либерализация цен, с которой началось наше головокружительное и моментальное, очертя голову, низвержение из социализма в дикий капитализм.

Все завертелось 2 января 1992 года, когда 35-летний Егор Гайдар, заместитель главы российского правительства, отменил плановое управление экономикой, а также и плановое ценообразование. «Надо лишь крепко зажмуриться и прыгнуть в неизвестность», — предложил Гайдар еще два года назад. Теперь час пробил. Цены, которые на протяжении всего советского периода определялись государством и не менялись десятилетиями, вдруг отпустили на свободу: чтобы их определил рынок[60].

Ельцин пообещал: «Если цены станут неуправляемы, превысят более чем в три-четыре раза, я сам лягу на рельсы». Цены подскочили моментально, через десять дней они стали фантастическими, но Ельцин на рельсы не лег. По телевизору замелькал Гайдар, который принялся растолковывать, почему так происходит. Каждый день он что-то объяснял и обещал, но объяснения с каждым днем становились все более научными и туманными, а обещания — размытыми. Он говорил много, но не был ясен ни план, ни смысл того, что он хотел делать. Он сыпал малопонятными для большинства словами: «Стабилизация, интервенция, инфляция…».

Народ выступал против повышения цен: у Моссовета собирали подписи, у ВДНХ прошла манифестация

В день, когда Гайдар начал шоковую терапию, у станции метро «Баррикадная» разливали портвейн из цистерны.

Красивое слово «инфляция» мы, советские люди, безусловно, слышали в телевизионных репортажах советских спецкоров про капиталистическую действительность. Но даже в страшных снах не могли представить, что эта инфляция покажет нам свои клыки, воцарившись в России на долгие годы. «Full-blooded» — так назвали реформы Гайдара иностранцы. «Самый жестокий по отношению к людям путь реформ», — вторили наши экономисты. А нам, простым смертным, ничего не оставалось делать, как зажмуриться, по совету Гайдара, и жить дальше. Шокотерапия, она же либерализация цен, самая масштабная и болезненная реформа, началась. За несколько месяцев люди потеряли все, что зарабатывали трудом целую жизнь.