— Нет. Я — думаю. Ты будешь думать тоже.
— Я не хочу. Это больно. Голове.
— Нет тебе других дорог, прекрасноплечая.
— Ты сказал — без дорог.
— Это и есть твои дороги.
— Так ты говорил о дорогах мысли?
Он не ответил. И она, не открывая глаз, кивнула.
— А я кинулась жаловаться на то, что нет мне права скакать по степи. Этим я смешна тебе?
— Нет. Я даже не могу пожалеть тебя.
— Потому что я назвала тебя рабом?
— Потому что твоя сила не нуждается в жалости. Ни от кого.
— Как странно. Это сказали тебе твои мысли?
— Это видно всем. Ты, как ветер над морем, который давит в грудь и швыряет тяжелые корабли. Кажется, нет его, пустота, но эта пустота громоздит валы до самого неба.
— Я не верю тебе. Но ты говори. Может быть, я засну.
— Ты не веришь себе. А спать у стола с ужином достойно ли скачущей по степям без дорог?
— Сам сказал, я могу скакать, где пожелаю!
— Не придется тебе спать в эту ночь… Когда камень и тростник решают, быть ли им под степными ветрами…
— Что ты сказал?
Подкравшийся сон убежал, мелькнув павлиньим развернутым хвостом, и Хаидэ села на кушетке. Раб уже стоял напротив, а за ним, в проеме маячила огромная фигура стражника. Египтянин смотрел внимательно и серьезно, Хаидэ перевела взгляд на его руки, ожидая увидеть, как блестят они от жира, но уже вымыл и высушил полотенцем, а луна за раскрытым окном укатилась за край, говоря оттуда о пройденном незаметном времени. Стало щекотно и неуютно, будто ее ударили в висок и оставили лежать в высокой траве, а когда очнулась, степь успела иссохнуть и снова зазеленеть, рассказывая «время шло без тебя».
— А что ты услышала?
— Хватит изгибать речи змеей! Кто поведал тебе мои мысли? Эта пророчица? Старуха Флавия? Вы сговорились? Или скажешь — случайность?
Стражник зашевелился, брякнул копьем с коваными опоясками под рукоятью.
— Не сговорились. Не так, как то можно со всеми, златокудрая дочь амазонки. И для тебя не бывает случайностей. Мы, все трое — не случайны в твоей степи.
Он поклонился, прижимая руки к сердцу. Хаидэ смотрела на темные волосы, стриженые так коротко, что сквозь них просвечивала кожа. Египтянин положил что-то на край столика и, повернувшись, исчез за огромной фигурой стража. От самой двери позвал:
— А телу скажи, для него — танец.
Хаидэ, дождавшись, когда смолкнут на лестнице шаги, спустила с кушетки ноги и, не сводя глаз с блестящего маленького предмета, потянулась через заставленный посудой столик. Уронив вазочку из драгоценного стекла, схватила подарок, и, не в силах поверить, но уже зная, стояла, сжимая кулак. А потом один за другим медленно разжала пальцы. На ладони, тихо светясь, лежала цветная рыба граненого стекла. Улыбалась толстыми прозрачными губами.