Она сунула в руку охранника несколько медных монет, достав их из мешочка, лежащего на полке. Тот закланялся, как глиняная кукла с привязанной головой. Поклонился и жрец, поставив чашу, пошел следом за своим стражем. Когда мужчины вышли на лестницу, спросила:
— А чем закончилось все, там в храме?
— Я — здесь. И я — раб.
Двое, мелькнув спинами, скрылись за поворотом узкой лестницы, а измотанная Хаидэ, отпустив рабынь, вернулась в покои, и легла на приготовленную нянькой на полу жесткую постель. Укрылась вышитым покрывалом. Закрывая глаза, наказала себе думать об Ахатте, о том, что же случилось с ней, такое страшное и необратимое. Но засыпая, снова увидела улыбку, что появлялась одновременно на губах и в глазах, увидела смуглое лицо с точными, будто вырезанными из камня, чертами. «Его бог должен быть похож на него. И должен быть — такой же. Умный. И добрый…»
Ночь уходила, как уходит она всегда, растворяясь в море, унося в воду темную синеву, и взамен сонные стрижи насвистывали свет. Сперва неяркий и бледный, он оттеснял темноту постепенно, казалось, ночь еще может вернуться. Как иногда кажется, что можно повернуть вспять время и пережить его заново.
Или не пережить, а остаться на берегу узкой речки, память о которой пришла и сделала прошлое почти настоящим. Остаться там, где на прозрачной воде плывут и плывут тонкие лепестки сливы.
Застыть, как на берегу сухой ствол, единственный неподвижный и не меняющийся. Потому что все вокруг плыло и шевелилось: вода, солнце, кидающее лепестки света на мелкую рябь, слетающие с деревьев цветы, похожие на кусочки дня; чиркающие воздух птицы…
Застыть и остаться. Чем, сухим бревном?
Хаидэ повернулась на постеленных на полу матрасах и, приподнявшись на локтях, посмотрела в сторону кровати. Ножки в виде львиных лап чернели, храня под собой темноту, будто ночь уползла под сбитое покрывало и легла там, внизу, выжидая когда кто-то спустит с постели голую ногу. Но на покрывалах, разметав по вышитым подушкам черные волосы, лежала Ахатта и не шевелилась. Только в откинутой руке поблескивало яркое стекло. Хаидэ в заботах забыла про отданную подруге на хранение игрушку. И спросить египтянина времени не было, да и неважно это, пусть спит и выздоровеет поскорее.
На фоне светлой стены клонился черный силуэт сидящей Фитии. Хаидэ позвала шепотом:
— Фити… Иди поспи, я посижу.
Нянька, не ответив, махнула рукой, мол, спи. И Хаидэ снова откинулась на скомканный старый матрас, стала смотреть на потолок, расписанный волнами, кораблями и морскими жителями. Вон, у стены воздел трезубец Посейдон, а за его плечом, поддерживая складки синего плаща, стоит Фетида, прижимая к груди другую руку. Плащ ниспадая, раскинулся, и складки его плавно переходят в морские волны.