И еще – миф рисует нам Пушкина как вечного оппозиционера, бунтаря, певца Вольности и одновременно – любителя всяческих вольностей, потому неудивительно, что на обывательском уровне свободолюбивый дух претворяется в неутомимый либертинаж. И в полном соответствии с античной схемой мифа – Пушкин в творчестве и в жизни сверходарен, неутомим, богоравен, но в то же время и уязвим, как были уязвимы Ахиллес и Геракл (недаром «Записки» обрываются накануне дуэли, исход же ее известен). «Тайные записки» – не единственное произведение, в коем Пушкин предстает носителем выдающихся мужских ста́тей. Например, опубликован «Донжуанский список Пушкина». До сих пор не менее, чем творческая история написания тех или иных пушкинских стихотворений, занимает исследователей и читателей вопрос: кому из знакомых поэту дам эти стихи посвящены? И что за «чудное мгновенье» случилось у поэта с Анной Керн? Изменяла ли ему венчанная жена Натали с императором? А с Дантесом? Были ли у Пушкина незаконные дети от крепостных девок? И где территориально – в Михайловском или в Болдине? Отсутствие привычки говорить на подобные темы спокойно и обоснованно лишь подогревает жадный интерес. А ностальгия по прошлому, по безвозвратно ушедшему «золотому веку» придает пушкинскому мифу особую притягательность («Где ты, наша юность, где ты, наша слава, – золотое время крепостного права?»). Потому и книги, подобные «Тайным запискам», почти что обречены на сенсационный успех. Кроме того, сенсационность усиливается еще одним мифом, гласящим, что буде книга запрещена советской цензурой и ругаема в официальной советской печати, то уж наверняка в ней написана если не правда, то нечто весьма и весьма интересное. Это не всегда верно: книги запрещались по самым разным поводам и просто на всякий случай, «как бы чего не вышло» – но какое дело мифу до истины?
Очень может быть, что «Тайные записки» представляют собой литературную мистификацию, в чем для истории литературы нет ничего необычного, – и сам поэт Александр Сергеевич Пушкин выступал как публикатор наследия покойного прозаика Ивана Петровича Белкина, «автора повестей»; а другой раз вывел самого себя в третьем лице под инициалом – латинской литерой Р. – в «Романе в письмах». И если «Записки» – мистификация, то мы не собираемся ни ее разоблачать, ни вставать на ее защиту. Но книга, имеющая столь бурную историю, так явно выразившая срез пушкинского мифа, свойственный именно нашему непростому времени – концу прошлого века – и именно неподцензурной русской ментальности (как и многие другие интеллектуалы, Михаил Армалинский в 70-х годах минувшего столетия эмигрировал из СССР), такая книга должна быть издана в России, дабы стать наконец доступной нашему современнику и соотечественнику. Хотя бы для того, чтобы перестать быть сенсацией, ибо сладок только запретный плод, а откусишь от него – и, не ровен час, вкус познанного добра и зла может показаться горьким. Пример тому – тот же «Лука Мудищев», почти двести лет ходивший в списках или печатавшийся тайно и ограниченным тиражом, после научной, комментированной, общедоступной публикации ныне привлекает внимание лишь историков литературы да искушенных любителей жанра. Была легенда – теперь это просто литературный памятник. Кроме того, о чем уже было сказано, «Записки» представляют интерес и сами по себе, безотносительно к вопросу о своей подлинности, являясь в своем роде образцом столь редкого для родной литературы жанра. Вот мы и взяли на себя задачу, не ища скандальной популярности, просто поставить точку в многолетней дискуссии, которая без наличия доступного текста была зачастую лишь сотрясанием воздуха. А читатель сам разберется, что это за книга – поношение ли великого поэта или еще один камешек в основание «нерукотворного памятника».