Тайные записки А.С. Пушкина, 1836–1837 (Армалинский) - страница 68

Женитьба стала для меня чудовищем, которое завлекло доступностью и законностью пизды, а потом убило трепет к ней привычкой и с помощью обета верности не допускало оживить трепет другими пиздами. Я отрубил одну голову чудовищу. Но у него осталось еще две: верность жены и дети.

* * *

Не всегда я осмеливался идти навстречу предсказанной мне судьбе. Не пошел бы и теперь, да честь вынуждает. Признаюсь, что бегал я от белокурого офицера на балу, ибо смотрел он на меня с наглостью. Помню, как я сторонился белокурого Муравьева. И теперь бы убежал, будь я холост.

* * *

На балу Геккерен подошел ко мне и подал записку, сказав, что это исключительно важно. Я решил посмотреть, до какой степени он готов унизиться, чтобы уладить дело. Мне было легко, ибо я решил идти до конца при любых обстоятельствах. Я будто бы нечаянно выронил записку, принимая ее. Видя, что я не делаю движения поднять ее, Геккерен, кряхтя, нагнулся сам, поднял записку и опять протянул ее мне. «Напрасно трудитесь, барон, – сказал я и снова бросил ее на пол, – я вас еще не так унижу». Я видел, что ему стоило большого труда сдержать себя и не броситься на меня. Я рассмеялся ему в лицо, повернулся и ушел.

Теперь я мучаюсь любопытством: что же было в той записке?

* * *

Сила магнетизма присуща не только глазам, но и пизде. Сперва я не могу оторвать от нее взгляда, затем я выполняю ее приказание ебать ее, а потом она погружает меня в сон. Но, говоря серьезно, моя страсть к магнетизму так ничем и не увенчалась. N. не желала поддаваться моим опытам. Турчанинова научила меня приемам магнетизма, и я хотел с их помощью разжечь потаенные страсти у N. и выведать ее мысли. Но она не желала сосредоточиться, ее разбирал смех, а у меня в конце концов не хватило терпения. Мой хуй магнетизирует лучше, чем я.

* * *

С N. получилось бы то же самое, что и с Лизанькой, которую я когда-то взял с собой в Михайловское. N. не знала бы, что с собою делать, маялась бы и тосковала, а я бы писал, без всякого желания развлекать ее. Потому я просто боюсь брать N. в деревню. Для меня же отказаться от света это значит отказаться от источника, из коего я вылавливаю красавиц, что, помимо пизды, обладают роскошным ее обрамлением, отсутствующим у женщин из простонародья.

* * *

Когда я впервые увидел Дурову, я сразу уверился, что она гермафродит. Не будь она такой старой, я бы ее соблазнил – уж очень любопытно посмотреть, что там у нее между ног. Она говорила о себе в мужском роде. Жила она в дрянном номере у Демута, и я предложил ей перебраться на мою квартиру, так как мы жили тогда на даче. Я все примерялся, как нагряну к ней и уговорю раздеться или пойти со мной в баню. Ее преклонение предо мной настолько очевидно, что я бы без труда склонил ее к этому. Но переселение ее сорвалось, и это было к лучшему.