Если б я убил кого-нибудь раньше, я бы чувствовал себя гораздо уверенней. Но я также знаю, что, если я убью человека, жизнь моя уже не будет прежней, ибо я обрету способность убивать хладнокровно. Впервые я понял это еще в Лицее, когда обнаружилось, что мой Сазонов совершил семь убийств. С тех пор меня занимала мысль о том, что за изменения происходят в человеке после убийства. До сих пор я сожалею, что не вызвал Сазонова на откровенный разговор. Я стал искать дуэлей, чтобы испытать себя, поставив перед необходимостью убить человека.
В «Онегине» я осмелился убить Ленского и воплотить в поэзии то, что, возможно, мне никогда не удастся в жизни.
Условия поединка с Дантесом должны быть беспощадными, и это должно вынудить меня на смертельный выстрел.
* * *
Панический страх находит на меня, если я вдруг оказываюсь без женщины, готовой для меня раздвинуть ноги. Чувство это подобно страху ныряльщика, который может лишь недолгие мгновенья находиться под водой и ощущать себя рыбой. Он спокоен, ибо знает, что, когда ему потребуется воздух, он всплывет на поверхность и вдохнет полной грудью. Но если какое-то препятствие помешает ему вынырнуть, он начинает задыхаться и смертельный страх пронзает его.
Так и я ныряю в бесконечный океан забот. И я вдыхаю полной грудью, когда предо мной распахивается пизда. Если же ее нет, я начинаю задыхаться. Это происходит, когда я уезжаю от N. или когда она отлучается от меня. Одиночество делает из меня сатира.
Бляди – мои спасительницы в такую пору, и поэтому я не смею оказаться без денег.
* * *
Вот уже давно я не только не возражаю, а бываю рад, когда N. ездит на балы одна. Стоит ей выйти за порог, как я устремляюсь к свежей пизде и, ебя, представляю, как я буду дома поджидать N., раздевать ее, усталую и потную после танцев, а потом всуну ей пару раз, прежде чем дать хуй в рот, чтобы пиздяной запах, бывший на нем, казался ей своим.
Но однажды я поторопился, не сделал этой маскировки, а прямо приставил ей хуй ко рту. Она взяла его и тут же возмущенно отстранилась. «Ты пахнешь другой женщиной», – сказала она и подняла на меня загоревшиеся глаза.
Я, не давая разгореться гневу, повалил ее на спину.
– Это Азя, – соврал я, – вот ты и познакомилась с сестричкой.
N. поуспокоилась: Азя была дозволенным компромиссом. Но до конца смириться она, конечно, не могла и стала мстить мне, рассказывая, что в танце Дантес фантазировал, шепча ей на ухо, как произойдет их первое соитие.
Тут я взбесился и закричал, что буду стреляться с ним. N. ухмыльнулась.
– Ну, и по ком же ты будешь плакать? – ехидно спросил я.