Хвост пса задергался туда-сюда, как степная ковылина на ветру.
— Или такое: «Земля тебе пухом, ушастый воришка съестных припасов»… Хотя, учитывая продвинутость мышеловочной компании, они могут написать что-то на сленге: «Мауса кокнули. Чмоки-чмоки!»
И Вера пискнула по-мышиному. Пес радостно вскочил с улыбкой на всю мордаху, с готовностью разделяя с родной душой всплеск веселья. Хозяйка принялась возиться с ним, чесать ему пузо и трепать уши.
Веселье прервал звонок.
— Вера, это Прудников.
— И что? — Она нахмурилась.
— Пожалуйста, давай встретимся. У меня очень срочное, неотложное дело.
Голос его звучал глухо и тревожно. Женщина посмотрела на часы. Был вечер чудесного весеннего дня, она сегодня проработала в своей больнице с девяти до восемнадцати, поскольку количество весенних обострений у больных требовало уже не посменного графика, как раньше, а полного рабочего дня. Как любому человеку, ей хотелось отдохнуть, разогреть ужин к приезду Андрея и провести вечер втроем: она, любимый и пес, тоже любимый. А чьи-то чужие проблемы, тревоги, заботы — пусть все это будет завтра.
Вера спокойно сказала в трубку:
— Завтра приезжай в клинику, я весь день на месте.
— Это вопрос жизни и смерти! — напирал милиционер.
Доктор Лученко терпеть не могла, когда на нее пытались давить. В таких случаях она давала отпор сразу, безо всякого либерализма.
— Я сказала завтра, значит — завтра. Будь здоров!
Ее собеседник услышал отключение абонента и почувствовал холод в ухе, как будто дали заморозку — местный наркоз. На душе у него было противно, гадко, плохо — словом, так ужасно, как еще никогда не было за всю его жизнь…
Через час Вера услышала звонок в дверь. Открыла — на пороге стоял понурый Прудников. Она очень удивилась.
— Но я же сказала…
— Мне не к кому больше с этим пойти, — сказал Валентин тихо. Он посмотрел на нее затравленным взглядом человека, которому нечего терять.
Лученко вздохнула.
— Ладно, проходи. Что случилось?
— Коротко говоря, маньяк — вовсе не тот, кого я арестовал. — И он рассказал ей историю с самого начала.
Вера не перебивала, слушала молча. Она умела слушать профессионально. Когда Прудников закончил, она сказала:
— Не буду говорить сейчас никаких слов. Ты сам знаешь, как называется то, что ты сделал. Ты взрослый мужчина, и точно так же сам решишь, как тебе с этим быть. С близкими Филиппа, с начальством, с премией, женой и куклой. Сам разберешься. Но я помогу тебе с одним — с маньяком, этим демоном, пока он еще кого-нибудь не убил. Мы его возьмем, устроим на него ловушку, поставим капкан.