Соколов нажал кнопку электрического звонка. И сразу же услыхал частую дробь легких ножек. На пороге стояла миловидная, простоватая застенчивая девушка. Ее голову перехватывал синий в горошек платочек, какие носят молодые крестьянки.
— Вы кто? — спросила девушка. Вскоре выяснилось, что это дочь Распутина. Ее круглые щечки при виде мужчины-красавца зарделись.
Соколов не успел открыть рта, как услыхал откуда-то из комнат сильный мужской голос:
— Варька, кто приперся? Никого не пускай.
У Соколова зрачки сузились в точку. Отстранив рукой Варьку, он прошел вперед, на голос. В гостиной в грозной позе стоял Распутин. Это был высоченный мужик, в шелковой навыпуск белой рубахе с расшитым воротом, в мягких высоких сапогах, темных бархатных портках. Черные, свалявшиеся волосы, спутанная густая борода придавали Распутину некий звероподобный вид. Это впечатление усиливали мясистые плотоядные губы и широкий громадный нос.
Возле Распутина стоял мужик с невероятно широким разворотом плеч, выдававшим громадную силу. В руках он с понурым видом мял шляпу. Распутин сквозь зубы произнес:
— Спасибо, Синицын, что доложился. Я скажу папе про этих гнид ползучих. Сошлет он их на каторгу, будут знать.
Синицын направился к дверям, а Распутин поднял на Соколова небесно-голубые, светящиеся мужицкой хитростью глаза.
— Это ты, что ль, звонил? Мадеру притащил? Коли нет, пшёл отседа... — и он, широко взмахнув руками, произнес слово, обозначавшее место назначения.
Порхавшие по мягкому ковру две расфуфыренные бабешки прыснули смехом, простонародно прижимая ладошки ко рту.
Соколову вся эта сценка показалась настолько комичной, что он расхохотался громово. Малость успокоившись, весело произнес:
— Ну, Григорий Ефимович, да ты натуральный хам!
Глаза Распутина потемнели, рот сложился в жесткую складку:
— Ты, немец, чего? Приперся в гости, да еще с порога лаешься?
— А чем ты лучше немца? — парировал Соколов. — Все природные русские для начала с гостем здороваются. Тем более не с пустыми руками к тебе пожаловал. — Соколов вдруг гаркнул так, что не ожидавший этого Распутин вздрогнул. — Эй, Сидор, тащи!
Громадный, словно медведь, облаченный в армяк, в гостиную ввалился извозчик. В руках он держал большую плетеную корзину, из которой заманчиво выглядывали винные бутылки, добротно залитые темным и красным сургучом. Извозчик бережно опустил корзину на ковер.