Начальник конторы оказался человеком лет сорока, с закрученными вверх усиками, глуповатым выражением широко расставленных глаз, в щегольском чесучовом пиджаке.
Соколов представился, объяснил суть дела. Телеграфист молча слушал, не переспрашивая, не задавая вопросов и всем своим видом показывая, что не собирается выполнять приказаний постороннего начальства.
Соколова это молчаливое противодействие начинало бесить. Но он сдержал себя, вежливо спросил:
— Все уяснили? Вы, сударь, должны задерживать любую корреспонденцию в Москву на имя Степана Мурзаева. Письма не перлюстрировать, но, как и телеграммы, — не отправлять до моего разрешения. Вот номер моего телефона в гостинице «Метрополь».
Телеграфист сидел, словно онемевший.
Соколов ручищей приподнял за подбородок его голову, страшным взором заглянул в лицо:
— Ты, любезный, оглох? А то я тебе быстро слух восстановлю! — и поднес к носу громадный, едва не с арбуз, кулачище.
Губы у телеграфиста задрожали, он часто заморгал. Тихим, испуганным голосом промямлил:
— А коли господин полковник Дьяков узнает? Ведь он меня за Можай загонит. Он мне один начальник.
А касательно вас мне ничего не известно. Я доложить должен...
Соколов задохнулся от бешенства:
— Ни Дьяков, ни губернатор Татищев вместе с архангелом Михаилом не должны знать о моем приказе. Бери, несчастный, перо, царапай.
Телеграфист еще раз глубоко вздохнул, покорно вынул из пачки листок бумаги, долил из заляпанной бутылки в чернильницу.
— Пиши: «Расписка. Перед лицом Бога и Государя нашего Императора Николая Александровича торжественно обещаю хранить в строжайшей тайне...» Да не трясись ты, как пьяница перед порожней чаркой, вон кляксу посадил. Откуда ты, братец, взялся такой бестолковый? Царапай дальше: «...в строжайшей тайне секрет, сообщенный мне полковником Соколовым. Ежели кому вольно или невольно сообщу тайну, то предупрежден: в таковом случае меня ожидает ссылка в места самые отдаленные, страшные и лишение всех прав состояния». И подпись тут поставь. Дай-ка твой указательный палец, прижмем его крепче к подушечке для штемпелей. А теперь откатаем его, отпечаток. Видишь? Не отвертишься. Слыхал — пост Корсаковский? Это на юге... Сахалина. Скверное место.
Последний акт — снятие отпечатков — вконец убедил телеграфиста, что перед ним настоящий и очень грозный начальник, которому следует подчиняться. Он заискивающе улыбнулся:
— Господин полковник, как раз нынче, едва я контору открыл в восемь утра, пришел господин в длинном непромокаемом пальто, и пальчики у него, вот тут, перевязаны. Он сдал телеграмму. И как раз тому, про которого вы выражались, — Мурзаеву.