Он горд собой, как и должно быть. Мэри казалось, что ее тело состоит из ваты. Она никогда и не мечтала о такой дивной усталости. Мысль о возвращении в свою комнату – мысль о том, чтобы куда-то идти, – казалась весьма непрактичной, точнее, почти невозможной.
Алек смахнул с ее щеки слезу. Странно. Она даже не заметила, что плачет. К тому же она вообще-то не плакса. Да и лить слезы ей некогда. Они бесполезны – это одно из ее твердых убеждений. Господи, да что с нею такое случилось?
– Ч-что это было? – спросила она.
Алек не понял ее.
– Просто французская ласка, я обучился таким вещам во время своего гранд-тура. Тебе понравилось?
– Конечно! Понравилось, невыносимый ты человек! Как такое может не понравиться? – Она читала о таких вещах.
Куннилингус. Какое-то грубое слово, совершенно не передающее ощущений, которые он дарит.
Положив руку Мэри на щеку, Алек посмотрел ей в глаза.
– Я не сделал тебе больно? – спросил он.
– Нет! Нет, это было замечательно. Ты сделаешь то же самое еще раз в понедельник?
Мэри была великолепна в своем смятом платье – эдакий сверток дерзкой невинности. Шпильки выпали из прически, и ее волосы светло-медного оттенка в беспорядке рассыпались по подушке, ее пучок – хотя это был уже вовсе не пучок – съехал вниз. Ее глаза блестели от слез – слез счастья, полагал Алек, а ее щеки порозовели. Ему ужасно хотелось узнать, распространяется ли этот румянец на кожу, скрытую под черными складками платья, но чтобы выяснить это, придется подождать. И ждать оставалось не так уж долго.
– Тогда до понедельника, – промолвил он низким голосом. – Я еще кое-чему научился во время своих путешествий. – И он испробует все эти навыки с этой сварливой девственницей.
Алек заправил шелковую прядь Мэри за ухо. Ей придется тщательно привести себя в порядок, прежде чем она выйдет из его люкса, несмотря на ее шляпку с вуалью. Их план провалится, если ее узнают. Мэри права – они нарушают все правила, как только оказываются вместе. Но Алек не в состоянии не приближаться к ней, держать себя в руках. Он ведет себя как самый настоящий влюбленный дурак.
Черт! Он не влюблен! И никогда больше не влюбится. Однако он испытывает какое-то чертовски неудобное чувство.
– Мне надо вернуться к себе в комнату.
Алек не хотел, чтобы она уходила. Ему казалось, что он отправляет ее на опасное дело. Что, если Бауэр одержит над ней верх с такой же легкостью, как он?
Но он будет за соседней дверью вместе с Оливером и со всеми остальными, напомнил себе Алек. Даже его тощий лакей Мак сильнее, чем кажется.