— Совершенно уверена. — Кейт тоже понизила голос. — А ты?
Дружба не бывает без взаимности. Он сомневался в благоразумии этого поступка и, если, поднявшись по лестнице, пожалел о своем согласии, то она должна уважить его настроение, как он уважил ее.
— Возможно, у меня есть одно-два сомнения. — Уголки его губ изогнулись, предупреждая о шутливом настроении. — Но, боюсь, я прошел точку, когда мог обратить на них должное внимание.
Ник толкнул дверь и кивком головы пригласил ее внутрь.
Если к лестнице Кейт вчера не приглядывалась, то, сидя в кабинете Ника, имела предостаточно времени, чтобы по обстановке, ковру, шторам и бумагам на столе получить представление о бедственности его положения. Внутри у нее все перевернулось, когда, переступив порог, она снова все это увидела.
— Идем.
Вероятно, он все понял, потому что проворно закрыл дверь и, быстро схватив ее за руку, втащил в маленькую гостиную, а оттуда — в спальню. Шляпу, пальто и перчатки он бросил прямо на пол. Затем закрыл дверь и, припав к ней спиной, заключил Кейт в объятия.
Он не поцеловал ее, а лишь прижал ее голову к своему плечу. И Кейт неожиданно для себя расплакалась.
Она не собиралась плакать. Она уже наплакалась прошлой ночью, сожалея обо всем, о чем можно было сожалеть. Но то, как он держал ее… как обнимал, притянув к себе… его неподвижность и терпение, его надежность… все это впервые за много лет позволило ей ощутить, что ничего не нужно просчитывать и ни к чему не нужно стремиться. Здесь ничего не требовалось делать, нужно было просто быть собой.
Кейт почти забыла это чувство. И жгучая радость этого осознания собралась в глазах и пролилась слезами.
— У тебя впервые умер кто-то близкий.
Его голос прозвучал тихо и без вопросительной интонации. Он знал это.
— Да. Хотя на самом деле она не была мне близкой. Как мама или папа.
Мистер Блэкшир, вернее, Ник — здесь и при данных обстоятельствах она не могла называть его иначе, чем по имени, — потерял обоих своих родителей еще до знакомства с ней. Она даже не помнила, когда он сказал об этом. Просто знала об этом факте, как он знал многое о ней.
— Наверно, все же достаточно близкая, раз ты так горюешь о ней. Это главное.
Он приподнял ее подбородок и посмотрел в лицо. Его глаза блестели чернотой, как тот ужасный крепкий чай, который он так любил. Он поцеловал ее нежно и церемонно в щеку, в то место, где слеза оставила свой след, а затем — во вторую, потом нашел ленточки ее шляпки и, потянув, развязал.
Он будет делать, что хочет. Она сама попросила его об этом. Для этого и пришла к нему, рискуя репутацией и, возможно, сердцем. Играть с огнем, как он сказал. Да. Она хотела этого по причине, которую не могла назвать.