Когда кофе был готов, Пюцман поднял голову, принюхался и откровенно признался, что время от времени его внимание слабеет, поэтому, чтобы "не отключаться", он вынужден подкрепляться "бодрящим напитком".
- Даже и не знаю, что мне было бы выгоднее, - сказал я.
Пюцман оценил юмор, он весело взглянул на меня и, словно ему только сейчас пришло в голову нечто, о чем он едва не забыл, выудил откуда-то товарный чек на диктофон, протянул его мне.
- Диктофон нужен мне для занятий, следовательно, его стоимость не облагается налогом, - сказал я, - разве не так?
- Разумеется, - ответил Пюцман, - сюда относится все, что используется для профессиональной деятельности. Судя по чеку, вы предпочли недорогую модель, затраты соразмерны, то есть списание с налогов вполне оправданно.
- Вот именно, - сказал я.
Тут Пюцман спросил:
- А можно взглянуть на диктофон?
- Конечно, - ответил я, - он стоит у стола, я им еще почти не пользовался.
Склонившись к диктофону, Пюцман удовлетворенно кивнул - видимо, ему понравилась скромность модели, простота обращения с ним. Он наверняка не собирался проверять его, просто провел ладонью по панели, но коснулся при этом пусковой клавиши. Послышался шорох, Пюцман поискал клавишу "стоп", однако, прежде чем он успел остановить кассету, шорох прекратился и раздался неуверенный, чуть сдавленный голос. Это была Людмила. Должно быть, Пюцмана озадачило выражение моего лица при звуке этого голоса - недоумение, обескураженность, почти испуг, - во всяком случае, его палец замер над клавишей, не коснувшись ее.
Людмила обращалась ко мне, называла меня "дорогой Хайнц" и сразу же осеклась, помолчала, начала снова, и я почувствовал, каких усилий стоит ей эта новая попытка. Она сказала, что по случайной неловкости, решив достать со стеллажа книгу, уронила оттуда картонку. Из нее рассыпались разные бумаги. "Я не хотела их читать, - сказала она, - однако невольно заглянула в одну из них, а затем заглянула и в другую, потому что это оказались квитанции, которые были подготовлены для предъявления налоговому инспектору". Я настолько остолбенел от отчаяния, что не смог остановить диктофон. Под конец Людмила сказала: "Спасибо за все. Постараюсь привыкнуть к мысли, что здесь списывают все. Все". Помолчав, добавила: "С грустным приветом от списанной Людмилы". Всхлипы, щелчок, потом опять шорох.
Пюцман отвернулся и, не проронив ни слова, вышел на кухню; в его намерениях можно было не сомневаться, да я сразу и увидел, что он вновь пододвинул к себе стопку уже обработанных чеков и квитанций. Я не пошел за ним. Мне было нечего сказать в свое оправдание, я понял лишь одно - внезапно, необратимо, - что без возражений приму любое его решение.