- Моя тетя чувствует себя вполне хорошо. Хелен по-прежнему здорова, и Маргаретта очень мила. Мальчики в Хэрроу, и в завершение, мистер Хендерсон отличается обычным здоровьем, поскольку сегодня должен был обедать с дядей.
- Осторожно, Синтия. Посмотри, как ты режешь этот пирог с крыжовником, — заметила миссис Гибсон с острым раздражением, которое вызвали вовсе не настоящие действия Синтии, хотя они дали ей причину для выхода чувств. — Я не могу помыслить, как ты могла уехать так неожиданно. Уверена, твой отъезд обеспокоил твоих дядю и тетю. Смею сказать, они больше не пригласят тебя.
- Напротив, я должна вернуться туда, как только с легкостью смогу оставить Молли.
- «С легкостью оставить Молли». Это чепуха и скорее нелестный отзыв обо мне, должна сказать: я забочусь о ней каждый день и почти каждую ночь. Я просыпалась много раз, когда вставал мистер Гибсон и шел посмотреть, приняла ли она лекарство должным образом.
- Боюсь, она очень больна? — спросила Синтия.
- Да, очень, с одной стороны, но не с другой. Эту болезнь я называю скорее утомительной, нежели интересной. Непосредственной опасности не было, но она долго лежала в одном и том же положении день изо дня.
- Если бы я знала! — вздохнула Синтия. — Ты думаешь, я могла бы пойти и навестить ее сейчас?
- Я пойду и подготовлю ее. Ты увидишь, что она чувствует себя лучше, чем прежде. А, вот и мистер Гибсон!
Он вошел в столовую, услышав голоса. Синтия подумала, что он постарел.
- Ты здесь! — воскликнул он, проходя вперед, чтобы пожать руку. — Как ты приехала?
- На «Арбитре». Я не знала, что Молли так больна, иначе я бы тотчас же приехала, — в ее глазах стояли слезы, мистер Гибсон был тронут. Он снова пожал руку и пробормотал:
- Ты хорошая девушка, Синтия.
- Она узнала одно из преувеличенных мнений дорогой леди Харриет, — заметила миссис Гибсон, — и тотчас приехала. Я говорю ей, что это очень глупо, поскольку Молли сейчас намного лучше.
- Очень глупо, — повторил мистер Гибсон слова жены, но улыбаясь Синтии. — Но иногда глупые люди нравятся своей глупостью больше, чем мудрецы — своей мудростью.
- Боюсь, глупость всегда раздражает меня, — ответила его жена. — Тем не менее, Синтия здесь, и что сделано, то сделано.
- Очень верно, моя дорогая. А теперь я забегу проведать мою маленькую девочку и сообщить ей хорошие новости. Тебе лучше присоединиться ко мне через пару минут, — это относилось к Синтии.
Радость Молли при виде подруги проявилась слезами счастья, а затем нежной лаской и невнятными словами любви. Пару раз она начинала: «Это такое удовольствие»… — а затем резко останавливалась. Но красноречие этих трех слов глубоко тронуло сердце Синтии. Она вернулась как раз вовремя, когда Молли требовался нежное побуждение общества свежего, но все же знакомого человека. Тактичность Синтии заставляла ее то говорить, то молчать, быть веселой или серьезной, как того требовало меняющееся настроение Молли. Она слушала с видимым, если не искренним, неустанным интересом постоянные воспоминания Молли обо всем том времени боли и горя в Хэмли Холле, и о сценах, которые так глубоко тронули ее впечатлительную натуру. Синтия инстинктивно знала, что повторение всех этих болезненных воспоминаний облегчит подавленную память, которая отказывалась сосредоточиться на каких-то других событиях, кроме тех, что произошли за время лихорадочного расстройства здоровья. Она ни разу не прервала Молли, как это часто делала миссис Гибсон — «Ты рассказывала мне все это раньше, моя дорогая. Давай поговорим о чем-нибудь еще». Или «Право, я не могу позволить тебе всегда задерживаться на болезненных мыслях. Постарайся быть немного радостней. Молодость — это веселье. Ты молода, и значит, тебе следует быть веселой. Это вложено в известную форму речи, я забыла, как она точно называется».