Но не успел я еще приложить трубу к глазу, как она моментально была вырвана из моих рук.
Я обернулся. Передо мной стоял капитан Немо, но я его не узнавал — до того изменилось его лицо. Глаза, уходя под нахмуренные брови, сверкали зловещим огнем. Зубы наполовину обнажились. Его оцепеневшее тело, сжатые кулаки, голова, вдавшаяся в плечи, свидетельствовали, что он исполнен сильной ненавистью. Он не двигался. Моя зрительная труба, выпавшая из его рук, валялась у его ног.
Неужели я, не желая того, был предметом его ненависти? Не воображал ли этот удивительный человек, что я постиг какую-либо тайну, которая не должна быть обнаружена перед гостями «Наутилуса»?
Нет, лично я не мог быть предметом его ненависти; он даже не смотрел на меня, его взор был прикован к непроницаемой точке горизонта.
Наконец он вполне овладел собой. Его лицо, так глубоко взволнованное, приняло обычное выражение.
Он обратился к шкиперу на иностранном языке и затем обернулся ко мне.
— Господин Аронакс! — воскликнул он повелительным тоном. — Я требую от вас исполнения одного обязательства, связывающего вас со мной.
— В чем дело, капитан?
— Вы и ваши товарищи должны быть заперты до тех пор, пока я не найду возможным возвратить вам свободу.
— Вы здесь полный господин, — ответил я, пристально смотря на него. — Но позвольте обратиться к вам с одним вопросом.
— Ни одного, милостивый государь!
После такого ответа мне оставалось только повиноваться, так как всякое сопротивление было бы бесполезно.
Я спустился в каюту, занимаемую Недом Лендом и Конселем, и сообщил им о решении капитана. Предоставляю судить, как оно было принято канадцем. Объяснять все это не было времени, так как четверо людей из экипажа уже стояли у дверей, чтобы отвести нас в ту каюту, в которой мы провели первую ночь на борту «Наутилуса».
Нед Ленд вздумал протестовать, но дверь была уже заперта.
— Не объяснит ли господин, что это все значит? — спросил меня Консель.
Я рассказал обо всем случившемся. Они были весьма изумлены, но так же, как и я, ничего не поняли.
Я погрузился в бездну размышлений, но странное выражение лица капитана Немо не выходило у меня из головы.
Я был не в состоянии связать двух мыслей и терялся в абсурдных предположениях, как вдруг был выведен из этого состояния следующими словами Неда Ленда:
— А завтрак подан.
Действительно, стол был уже накрыт. Очевидно, капитан Немо отдал об этом распоряжение в то время, когда велел ускорить ход судна.
— Позволит ли мне господин, — обратился ко мне Консель, — предложить ему один совет?
— Да, мой друг!