Четырьмя этажами ниже хлопнула дверь, раздались шаги по ступеням, и вошла она.
На ней было дешевое черное платье с блеском. Черные туфли-лодочки. Никаких чулок. И если не считать полотняного пальто, переброшенного через одну руку, эти ее тощие руки были голыми. Тощие у нее руки — неужели не видно, или вы в этом уже ничего не понимаете?
И потом, эта худая шея, длинное постное лицо, спутанные черные космы, из-под которых выглядывают самые голодные в мире глаза.
Вот истинная причина, из-за которой она подстерегает вас за каждым углом — ее глаза. Никакой пошлости, но все равно в этом голодном взгляде секс, секс и еще что-то большее, чем секс. Именно то, чего жаждет человек со дня творения — чего-то большего, чем секс.
Да, ребята, представьте себе — я наедине с Девочкой, в темной комнате и почти пустом доме. Ситуация, которую миллионы мужчин-американцев рисовали в своем воображении с разными причудливыми подробностями. Что я чувствовал? Страх.
Секс иногда бывает страшным. Это обмирание и галоп сердца, когда ты наедине с девушкой и чувствуешь, что вот-вот к ней прикоснешься. Но если на сей раз это и был секс, то что-то к нему примешивалось.
Во всяком случае, я о сексе не думал.
Я помню, что отступил на шаг назад, а рука у меня дернулась так, что фотографии полетели на пол.
Было едва заметное тошненькое чувство, будто что-то из меня вытягивают. Чуть-чуть.
Но не более того. Она начала говорить, и странное чувство пропало.
«Я вижу, вы фотограф, мистер, — сказала она. — Вам не нужна модель?»
Голос у нее был далеко не светский.
«Не знаю», — сказал я, подбирая снимки. Она мне не понравилась. Коммерческие возможности ее глаз я не сумел оценить сразу. — «Чем вы занимаетесь?»
Она выдала мне какую-то туманную легенду, поэтому я проверил, насколько она знакома с агентствами, студиями, ставками и тому подобным, и после этого сказал: «Послушай, ты никогда в жизни не позировала фотографу. Просто ты зашла наобум».
Она признала, что в какой-то степени я прав.
Все время, пока мы с ней говорили, я видел, что она чувствует себя не в своей тарелке. Не то, чтобы она была неуверена в себе или во мне, но вся ситуация ее как-то волновала.
«Ты думаешь, позировать может кто угодно?» — снисходительно спросил я.
«Конечно», — ответила она.
«Но ты пойми, — сказал я, — фотограф может истратить дюжину негативов, прежде чем получит одно более-менее человеческое фото средней женщины. Как ты думаешь, сколько ему придется истратить, чтобы сделать из нее конфетку?»
«Мне кажется, у меня должно получиться», — сказала она.