Больше я к Неле не приставал, но всё более вожделел. К сожалению, она вышла замуж и ушла от нас задолго до того, как я приобрёл элементарные навыки обращения с женщиной.
В прихожей нашей квартиры стояло большое зеркало в золочёной деревянной резной раме. Это было то немногое, что осталось от большой нэповской квартиры в целый этаж, которой владел мой дедушка. Это зеркало было урезано по высоте, чтобы поместиться под заниженные потолки левинсоновского дома, ибо изначально оно стояло в каком-то дворце с высочайшими потолками. Однажды папа решил что-то просверлить в золочёной раме для укрепления зеркала. Требовалось просверлить по одному отверстию слева и справа. Папа взял ручную дрель, вставил сверло, разметил отверстия и начал с левого. Сверло упёрлось во что-то твёрдое, папа нажал посильнее и из дырки в дереве, в которой вертелось сверло, посыпалась жёлтая металлическая пыль. Папа посмотрел на меня с удивлением и решил просверлить ещё одну дырку, чтобы проверить, что это за металл под слоем дерева. Но чтобы не делать бесполезную дырку он переместился направо и стал сверлить вторую из двух дырок, которую надо было так или иначе просверлить. Всё повторилось: после лёгкого вхождения сверла в дерево оно упёрлось во что-то твёрдое и при сильном нажатии на дрель из дырки посыпалась жёлтая металлическая пыль. «Золото», – подумал я и это слово произнёс вслух папа, и глаза у нас загорелись. Папа и я стали аккуратно отделять раму от толстого стекла. Увы, теория вероятности или, иными словами, Провидение посмеялось над нами, предрекая, что богатыми нам не стать никогда (уж во всяком случае – в СССР). Оказалось, что по нечистой случайности папа разметил две дырки, точно под которыми находились две головки бронзовых шурупов, державших углы деревянной позолоченной рамы.
У ворот нашего дома летом ставили бочку с квасом, к которой выстраивалась очередь. В квартале на улице Чапыгина имелась гостиница Дружба. В силу этого мимо нашего дома часто ходили иностранцы, что жили в этой гостинице. Некоторые, заинтересовавшиеся экзотическим напитком, вставали в очередь и, получив за три копейки маленькую, (на большую за шесть копеек у них духу не хватало) они подносили осторожно кружку к губам, пригубливали и с вежливой улыбкой, чтобы скрыть отвращение, выливали кружку на асфальт под иронический смех очереди. (С таким же отвращением я впервые попробовал в Штатах Root Beer, которое, как мне показалось, пахло жжёной резиной. Но теперь я пью его с большим удовольствием.)
Лет с шестнадцати я стал пропадать из дома в охотах за девушками. Родители, особенно мама, ужасно волновались, когда я поздно приходил домой. А когда мне стукнуло 18, я на правах совершеннолетнего несколько раз оставался на ночь уже не помню у кого. Тогда мои мудрые родители решили совершить подвиг: они разрешили мне приводить женщин в мою комнату, где я запирался с очередной самочкой и включал музыку погромче, чтобы заглушать её стоны. Таким образом я сразу превратился в «домашнего ребёнка» – никуда носиться в поисках «хаты» (так звалась жилая площадь, куда можно было приводить женщин) больше не требовалось.