А с женщиной, за которую платишь бешеные деньги, происходит прямо противоположное – именно когда ты её используешь, она ничем не отличается от женщины, за которую платишь значительно меньше.
Чем дорогая проститутка отличается от той, что значительно дешевле? Дорогими шмотками, дорогой косметикой, дорогой машиной, на которой она приезжает к клиенту. Но ведь для того, чтобы использовать эту бабу, всё это дорогое не нужно: шмотки снимаются, косметика смазывается, а машина, на которой она приехала, и на хуй не нужна. То есть ебя её, ты ебёшь обыкновенную более или менее красивую бабу. За что же эти сверхприбыли? – За жульничество и обман. За сутенёров и за подлость морали.
Думаете, эта тысячная баба более умелая в сексе, чем сотенная? – Хуй! Уверен, что и в жопу ебать не даст, а если и даст, то будет вымогать дополнительные тыщи, а если без гандона, то вообще жениться на ней потребует. Думаете, эта куртизанка-партизанка сосала и сглатывала Спитцеру? Вряд ли. Она же проститутка, учёная.
Надо было Спитцеру взять красотку из свежих эмигранточек всего лишь за шмотки из дешёвого магазина или школьницу-старшеклассницу за iPod, тогда бы и волки были сыты и овцы – нецелки.
И вообще, коль на то пошло – каждой бабе, требующей за еблю больше сотни долларов, нужно впаивать срок за жадность и стяжательство.
Когда происходит стихийное бедствие и некоторые магазины начинают задирать цены на свои товары только потому, что люди оказались в безвыходном положении и вынуждены платить что угодно, чтобы не умереть с голоду и иметь крышу над головой, то такие торговцы подвергаются уголовному преследованию за эксплуатацию человеческого несчастья.
А разве это не стихийное бедствие, когда общество оставляет мужчину без женской красоты, разве это не человеческое несчастье, когда пизду делают недостижимой?
Игра слов
К эмоциям, передаваемым поэтически, относиться всерьёз не приходится. Поэт рифмует, аллитерирует, создаёт ритмические ходы – а это значит, что он ИГРАЕТ в слова. Вот он пишет о горе, а горе не может быть словесным, от горя – орут, рыдают, звереют. А раз сел писать, да ещё стихи, значит стал отшучиваться от горя, отстранился от него – значит, выживаешь в словесной игре.
Так и любовь: она бессловесна, в ней стоны да урчание. А чуть за стихи взялся – это и не любовь вовсе, значит забрана она у тебя, значит словами её заменить пытаешься.
Многажды в одну реку
Я писал:
И дважды я не мог войти
ни в ту же реку, ни в объятья.
А вот в объятия клонированных женщин можно войти именно многократно. Нечто, считавшееся непреложной истиной, то, на чём строились философии и прочие заблуждения, теперь радостно попирается наукой.