– Подождите… Кажется, я вспомнила… Когда я поднималась в лифте, туда двумя этажами раньше, кажется на седьмом, вошла женщина… А на восьмом – еще одна, точно… В возрасте, женщина с ребенком… Они поднялись вместе со мной, а потом спокойно поехали вниз…
– Ну наконец-то! Опишите этих женщин!
– Вряд ли я смогу их описать. Помню, что одна была в темном пальто или плаще… Нет, скорее всего, все-таки в плаще. Или в тонкой куртке, ведь на улице еще тепло… А та, что постарше, – в розовой куртке, ребенка как-то совсем не запомнила…
– Женщина с ребенком меня не интересует. Та, вторая, что помоложе… Брюнетка, шатенка, блондинка? – Следователь начинал терять терпение.
– Я не знаю. Кажется, на голове этой женщины был головной убор. Иначе я обратила бы внимание.
– А вы вообще уверены, что это была женщина?
– Теперь не знаю… Вы запутали меня. Зашел человек, мне показалось, что женщина.
– Интересно, о чем это вы таком думали, что ничего не видели вокруг себя?
Полина промолчала.
– Скажите, Арефьева жила одна?
– Я же вам уже говорила! Да, одна.
– У нее был друг, приятель, жених?
– Думаю, что был, но я ни разу не видела.
– Откуда же вам известно, что был?
– Вы задаете мне очень странные вопросы, – не выдержала Полина. – Я же убиралась в ее доме. Думаете, что следы пребывания мужчины можно не заметить?
– А она сама вам никогда ни о ком не рассказывала?
– Мы с ней не были подругами.
– Быть может, вы слышали, как она разговаривала по телефону с кем-нибудь, кого называла по имени?
– Нет, ничего такого я не слышала. И не слушала. Я просто работала, и все!
Кабинет был мрачный, примерно такой, каким обычно и представляют кабинет следователя. Новая, но какая-то холодная, безвкусная мебель, пластиковое окно с жалюзи, необычайно сочная, ухоженная герань в глиняном горшке, в углу – серый стальной сейф, на нем несколько толстых папок с бумагами. На столе – стеклянный поднос с графином. Полина представила себе, что вот ей сейчас станет плохо, она потеряет сознание и этот следователь, лысый, с уставшим лицом, вскочит, плеснет в стакан воды, наберет в рот и брызнет ей в лицо. Фу! Какая гадость.
– Послушайте, я понимаю, что эта фраза избита и что ее произносят все те, кто оказывался на моем месте, вернее, на этом стуле, но… вы напрасно теряете время! Ясно же как день, что Маша просто поскользнулась, наступив на этот вертящийся круг, и упала… Уверена, что и специалист-трасолог скажет вам то же самое.
– Может, и так, а может, и нет! – Полине показалось, что следователю (имени которого она так и не запомнила от страха, от шока, что оказалась в этих стенах) было лень даже изображать что-либо на своем лице. Прежде он кривлялся, вращал глазами или презрительно кривил рот, разговаривая с ней. Сейчас же, утомленный собственным допросом, лишь смотрел в одну точку, словно задавал вопросы не уставшему и запуганному свидетелю, а стене.