– Нет, – ответила я. – А что тебя в этом удивляет? Я ведь вообще многого не помню.
– Но многое и помнишь, – заметил Андре, и по его тону я поняла, что ему видится в этой избирательности нечто важное. – Насколько я успел обратить внимание, ты очень хорошо помнишь общеизвестные факты. Один раз даже чуть не обыграла меня в города.
– Один раз! – фыркнула я. – А сколько мы в них играли? Десятки?
– Неважно, – мотнул головой Андре. – У тебя действительно все отлично с памятью в массе вопросов. До тех пор, пока дело не касается лично тебя. И вот тут внезапно наступает провал. Поэтому тот факт, что ты ничего не помнишь о подпольщиках, наводит на определенные мысли.
– Хочешь сказать, что при жизни я сама была одной из них? – задумчиво проговорила я.
– Знать не могу, но такой вывод напрашивается сам собой. Ты сидела в тюрьме, на две трети заполненной политическими заключенными, на том этаже, куда никаких других заключенных не отправляют. Ты была ранена, хоть рана и зажила; я видел шрам и кровь у тебя на одежде.
Я промолчала в знак согласия. Рана действительно была; я совершенно не помнила, как ее получила, но помнила боль в левом боку, существенно ниже сердца, которую испытывала тогда, когда еще способна была что-либо физически чувствовать. В свое время я позволила Андре осмотреть эту рану. Впрочем, не имея никаких сподручных средств, он мало что мог бы сделать. Но в этом и не оказалось необходимости, поскольку рана к тому моменту почти зажила.
– И, наконец, ты ничего не помнишь о риннолийской оппозиции, – завершил перечисление аргументов Андре. – Более того, насколько я могу судить, ты вообще мало что помнишь о здешней политике. Я ведь прав?
– Прав, – все так же задумчиво согласилась я.
То, что он говорил, звучало логично. Но вспомнить я ничего все равно не могла, как ни пыталась.
Мы замолчали, уступив звуковое пространство прячущимся среди ветвей птицам.
– Может, остановишься и, наконец, поешь? – предложила я.
– Думаешь, уже пора? – с сомнением протянул Андре, покосившись через плечо, будто проверяя, нет ли за нами погони.
– Пора-пора, – сварливо подтвердила я. – Сам не чувствуешь? Ты так оголодал, что аж голоса из ниоткуда слышишь.
Криво усмехнувшись, Андре остановился и поглядел по сторонам.
– Слышишь? – спросил он затем. – Где-то журчит вода. Вот около нее и передохнем.
Идти оказалось недалеко. Сами того не заметив, мы успели одолеть плавный спуск к речке. Течение здесь было неспешным, будто ленивым, но вода тем не менее оказалась чистой. По поверхности лишь плыло несколько сухих листьев, да еще горсть прибило к берегу. Дно прекрасно просматривалось, и оно, как обычно в таких случаях, казалось более близким, чем было на самом деле.