— Вот понтифекс.
Валентин заглянул в темную комнату и увидел на троне имперского правителя Маджипура, одетого в черное и алое, с королевской тиарой на голове. Понтифекс Маджипура был многоруким и многоногим чудовищем с человеческим лицом, но с крыльями дракона. Сидя на троне, он визжал и ревел как сумасшедший. С губ понтифекса слетали страшные свистящие звуки, исходивший от него запах был нестерпимо отвратительным, черные Кожистые крылья с силой рассекали воздух, обдавая Валентина холодным ветром.
— Ваше величество, — с поклоном приветствовал его Валентин, — Ваше величество.
— Ваше лордство, — ответил понтифекс.
Он захохотал, потянулся к Валентину и подтащил его к себе. Валентин оказался на троне, а понтифекс с безумным хохотом вылетел в ярко освещенный коридор, громко хлопая крыльями и вереща, пока не исчез из виду.
Валентин проснулся мокрым от пота в объятиях Карабеллы, которая казалось испуганной, словно сама была свидетельницей его ужасного сна. Не говоря ни слова, она продолжала обнимать его, пока он не осознал, что проснулся.
— Ты три раза кричал, — сказала она, нежно гладя его по щекам.
— Иногда, — ответил он, — во сне устаешь больше, чем наяву. — Он выпил вина из фляжки. — Мои сны — тяжелый труд, Карабелла.
— Многое в твоей душе ищет своего выражения, мой лорд.
— И выражает себя весьма энергично, — заметил Валентин, кладя голову ей на грудь. — Если сны — источник мудрости, я молюсь, чтобы до зари не стать еще мудрее.
В Кинторе Залзан Кавол купил места для труппы на речном судне, идущем к Ни-мойе и Пилиплоку. Они должны были спуститься по реке до небольшого города Верфа — ворот на территорию метаморфов.
Валентин сожалел, что приходится сходить с судна в Верфе, когда запросто можно за десять или пятнадцать реалов проделать весь путь до Пилиплока и сесть на корабль, плывущий к Острову Сна. Ведь больше всего он стремился попасть не в резервацию меняющих форму, а на Остров Повелительницы Снов, где он, может быть, найдет объяснение мучивших его видений. Но пока это было невозможно.
«Нельзя торопить судьбу», — подумал Валентин. Все события шли своим чередом и вели к какой-то еще не совсем ясной цели. Он уже не был тем веселым и простодушным бездельником, который однажды явился в Пидруид. Хотя он еще не вполне сознавал, кем был и кем ему предстоит стать, Валентин ощущал в себе серьезные внутренние перемены. Границы перейдены, и обратного пути нет. Он видел себя актером, участвующим в какой-то длинной и запутанной драме, завершающие сцены которой по-прежнему смутно вырисовывались далеко впереди.