Дан оглянулся в поисках «специалиста по Перицене», но тот и так спешил к ним, взволнованно размахивая руками.
— Заметили? Откровенно говоря, я по сей день не совсем верил, но теперь…
— Прочти, — прервал его излияния Дан. — Вон там.
— Где? Здесь? Двадцать девять.
— А что это может означать?
— Дату написания. Например.
— Двадцать девятый год? — усомнился Дан.
— А что такого? Может, у них принято писать только последние две цифры? А может, после некоего эпохального или расцененного, как эпохальное, события, они начали новое летоисчисление…
— Скорее, расцененного, — пробормотал Дан неодобрительно. — Если новое летоисчисление ознаменовало переход к подобной мазне… Хотел бы я знать, почему доктринальное искусство всегда отвратительно. Почему бы хоть при одном режиме ему для разнообразия не быть ярким и талантливым…
— Что ты называешь доктринальным искусством? Официальное искусство периода Лиги?
— Как успокоительно это у тебя прозвучало, — заметил Дан. — Словно бы Лиги уже нет.
— Когда-нибудь ее и не станет.
— Не скажи. Сами они считают, что пришли навсегда. Во всяком случае, они вполне способны, уходя, унести с собой, так сказать, в вечность, всю Бакнию, а то и, — он оглянулся на прошедшего дальше Марана, — всю Торену.
Патрик проследил за его взглядом, нахмурился и перешел на другую тему.
— Так вы считаете, — он обвел широким жестом зал, — что это доктринальная живопись?
— А что еще?
— Может, у них просто такой уровень художественного мышления.
— Может, — неуверенно согласился Дан. — Надо проверить все картины, если они одинаковы, то…
— То что? А если все, что не вписывалось в установленные рамки, просто уничтожалось?
— Посмотрим даты.
Дан медленно, внимательно разглядывая картины, обошел все помещение, потом перешел во второй зал, в третий… Анфилада их казалась бесконечной. И не содержала в себе ничего нового. Пейзажи, в основном городские, все написанные в одной манере, аккуратные и неправдоподобно яркие, какие-то многолюдные картины — скопление слащаво-смазливых лиц… А даты? Самая ранняя — шестой год, поздняя — двести четырнадцатый… Хотя почему год, кто сказал, что год? Может, это, как у земных музыкантов, номер опуса? Бесспорно одно, начиная с шестого и кончая двести четырнадцатым годом или чем угодно, стиль не менялся. Если б один человек был способен написать тысячи картин, можно было бы даже предположить, что не менялась рука… только слабела с годами. Чем позже, тем примитивней. Тем «конфетней». Вырождение. Ну понятно, вырождение общества должно проявляться и в вырождении искусства. Ну а дальше? Что после двести четырнадцатого года, если считать это годом? И что было до первого? Где искусство прежних времен? Неужели действительно уничтожено?