Помню поначалу себя в интернате: кареглазая пятиклассница, ангелочек, образцовая пионерка с плаката, косы «корзиночкой» уложены, в красном галстуке, пою во всё горло песню «Гайдар шагает впереди» и отдаю салют под портретом Ленина. Папка в отпуск несколько раз приезжал из своего Афганистана и хоть бы чего стОящего привёз — кофточки, юбочки одни, тьфу. Нет чтоб золотишко, камешки. Правда, в интернате за это меня модницей считали, первой девкой на селе, ни у кого таких тряпок не было. Как пройдусь — все девчонки от зависти корчатся.
Интернат был с усиленным изучением английского — это мне тоже сильно пригодилось в жизни. Красивая была — глаз не оторвать, даже женщины и дети на улице оглядывались. А я иду с высоко поднятой головой, волосы распущенные до самой попы — хотели не пустить на экзамен с такой причёской, да обломались, я с ними давно научилась обходиться. На белом парадном фартучке приколот комсомольский значок — десятый класс, пишу сочинение «Делать жизнь с кого бы?» Ага, «я себя под Лениным чищу» и «уберите Ленина с денег!» — а только «деревянные» и перепадали, на шампуни какие и хватало да на «Клима», единственные тогда в продажу у нас французские духи такие выбрасывали.
В мединститут папочка устроил, конечно. Училась я там лет десять, что ли. Год протянешь — академка, через годик — ещё раз, а потом и ещё. Нет, здоровьем Бог не обидел, только бланкеткой, когда днём учишься, а только вечером — на работу, много не намолотишь, а уж не до учёбы точно: то залетишь, то засопливишься, то триппер, то сифон — у всякой профессии есть свои профзаболевания. Глушняки — удачные для заработка дни — при таком расписании выпадали редко, а клиента в «Национале» пасти надо, чтоб тебя выбрал да в следующий приезд не забыл.
На время очередной «академки», когда в «Национале» временно ввели какие-то особые строгости, папаня, он уже был тогда главврачом большой московской больницы, устроил меня к себе на работу.
Да, морг — не лучшее рабочее место для нежной девочки, его красавицы-доченьки, но ведь она уже прошла в институте опыт анатомички, неужели всё же нервы не выдержали и девочка упала в обморок, думал отец: вызвали его ночным звонком из клиники. В трубке сказали: «Николай Николаевич, приведите в чувство вашу дочь». Поехал.
Ну, поддали мы тогда хорошо, в морге-то. А вокруг мертвяки. И так весело стало: они — мёртвые, а мы-то — живые! И от той радости хотелось петь, плясать и с санитарами трахаться — ведь живые же! А когда вокруг трупы, ох как остро наслаждение… Завели маг, и пошла я, голая, на столах цинковых выдавать стриптиз, а это не всякая умеет. Перепрыгивала от одного покойника к другому и к ним, трупакам, обращала самые призывные па, а вокруг гоготала вся компания. Смешно ужасно. Я красиво танцевала, а папаня не оценил, прогнал со скандалом. Говорю ж, не любил он меня, только выпендривался, разыгрывал роль хорошего отца, а на самом деле плевать ему на меня было с высокой колокольни.