- Даша, хватит, - хмуро сказал Эмиль.
Да-да, конечно, дорогой.
Я наклонилась и легонько куснула за мочку уха. Ответом мне стал тихий, точно сдерживаемый стон. Это порадовало, но…
- Даша!
Мужчина снова попытался меня ссадить, но я опять воспротивилась. И в результате оказалась лежащей на диване, с нависающим надо мной брюнетом.
Отпустить Глуна в такой момент и из такой позы? Ну уж нет!
Пальчики сами собой потянулись к обнаженной груди куратора и пробежали по коже, чуть надавливая ноготками.
- Даш-ша… - Сорвался с его губ уже не стон, а хрип.
Чувствуя все нарастающее возбуждение его тела, я потянулась за победным поцелуем, но куратор все же нашел в себе силы и отстранился.
- Эмиль!
Это прозвучало требовательно и чуточку капризно. Уголки его губ едва заметно дрогнули, но следующая реплика Глуна, тем не менее, была исполнена льда:
- Даша, хватит.
- Поцелуй и отстану, - в ответ потребовала я.
Он покачал головой и ответил:
- Нет. Ты наказана.
Меня затопила волна изумления.
- За что?
- За все хорошее! - рыкнул Глун.
А потом все-таки не удержался. Моя голова была запрокинута, шея обнажена и слишком доступна, чтобы он этим не воспользовался.
Рывок ко мне, и очень жесткий поцелуй, потом еще один, и еще. И губы мужчины стремятся к декольте, а меня охватывает жар. Я выгибаюсь навстречу прикосновениям брюнета, зову хрипло:
- Эмиль!
А он… он взрывается. Причем это не совсем страсть, это целый коктейль эмоций. И мне почему-то чудится, что в его составе доминируют злость и ревность. Та я, которая во сне - удивляюсь, а та часть меня, которая, как и в прошлые разы осознает, что это всего лишь сон, не знает плакать или смеяться.
Эмиль фон Глун ревнует! О боже, неужели он сейчас примется доказывать, что один опытный мужчина лучше двух мальчишек?
К счастью, или к сожалению, трезвая часть меня ошиблась. Потому что заходить дальше поцелуев и не слишком целомудренных прикосновений Эмиль явно не собирался. Но именно в этом и крылось наказание! Мне-то хотелось большего!
Был и еще один момент - губы!
Мои губы пересохли, горели и жаждали поцелуев, а Эмиль в губы не целовал. Как угодно, но только не в них. Словно я падшая, словно недостойная! Словно я… черт, нет. Не хочу произносить это слово.
И это было не только обидно, но, одновременно, и очень жарко. Я чувствовала себя путником пустыни, которому показывают бурдюк с водой, но испить этой воды не дают. Ощущения оказались настолько мучительны, что я дико обрадовалась, когда Кузя начал тыркаться носом мне в ухо, в попытке разбудить.
- У-утро! - пискляво сообщал твир. - Встава-а-ай!