Отцепленные баржи встали на якоря, пароход развернулся, весело попыхивая трубой. Начальник, зловеще супя густые брови, вдруг разразился площадной бранью.
– Зверь, – определила пани Ядвига.
Он оказался не зверь, а Змей. Фамилия заведующего участком была Тугарин. Змеем его за глаза звали все, включая милиционера с еврейским лицом и русским именем Вася.
Змей метался и орал:
– Одни бабы, екарный бабай! Рехнулись они там, что ли – кого мне прислали? Как я выполню план с бабами и стариками?!
Переселенцы огорошенно молчали. Никто бы не заподозрил в них, не особо опрятных, одетых во все, что отыскалось теплого, облетевший цвет литовской элиты и интеллигенции: жен бывших владельцев магазинов, фабрик и руководителей предприятий, инспекторов гимназий, директоров школ, учителей, журналистов, монахинь.
Оглядывая жалкое сборище, начальник в бессильной досаде заскрипел зубами:
– Ну, чего зенки вылупили? Марш таскать груз, быстро!
Принялись носить вверх мешки с мукой и солью, доски, бревна, кирпичи на носилках, катили бочки с керосином и железные камельки, смастеренные из тех же бочек. Пожилые женщины захлопотали у костров над кастрюлями с мучной похлебкой. Дети постарше тоже не сидели сложа руки, искали выброшенную весенним половодьем древесину – вокруг не росло ни деревца.
На берегу под ногами смачно чавкала смесь ила и песка, болотистая тундра состояла из сплошных кочек, покрытых свалявшейся, как старая овчина, травой. Хаим клял себя за то, что, ошеломленный новым переселением, забыл взять с собой и женины сапоги. Он пытался облегчить жене работу насколько мог, хотя это было бесполезно, – она мягко отстраняла его руки. Хаим старался не замечать, как оскальзываются и вязнут в мокрой грязи ее окоченелые ноги в размякших туфлях.
Тучи надвинулись низко, бурыми косяками устремились на запад. Швырнешь в тучу камень – застрянет в ее пористом веществе и, может, долетит с нею до войны… Начался дождь, захлюпал в обуви, выстройнил тела, холодными прутьями выбивая собранное движением тепло. Через десять минут на миг показался розоватый клочок неба, словно младенец пихнул пяточкой, и кончился дождь. А вскоре узнали, что погода здесь меняется едва ли не каждые полчаса.
На Алтае, какой бы тяжелой ни казалась крестьянская работа, спецпоселенцам было предоставлено жилье, зеленели огороды, хозяйки коров продавали молоко и творог. Там, наверное, все еще стояло благодатное лето, и народ собирал картофель, посаженный вновь высланным контингентом…
В обед Хаим разогрел руками ноги жены. Она сидела на бревешке спиной к костру, опустив голову, стыдилась нечуткости мужа по отношению к другим женщинам, его обыкновения не признавать условностей, как если б никого вокруг не было. Отказалась бы, но уж больно замерзла. Женщины тоже отводили глаза, вздыхая, хотя притерпелись уже к будничной манере этого мужчины опекать жену, будто ребенка. За долгое время невольной совместной жизни с характеров слущилась шелуха показного, наносного, души были упрощены, и люди понимали: Хаим не прикидывается, он такой, какой есть, и принимали его таким.