Это немыслимая пытка, когда смерть взирает на тебя так долго! Необходимо как-то избавиться от навязчивой фантазии, иначе начнутся галлюцинации. Человека сводят с ума не сверхъестественные явления, а собственный вымысел…
Хаим посмотрел прямо в лицо покойнице, и вызов, с которым он это сделал, рассмешил его. Достаточно было взглянуть на женщину, чтобы понять – она мертва. И больше ничего. С обычным присутствием духа вернулась невозмутимость.
Нос на белом лице несчастной неестественно заострился, на щеках и лбу блестел иней. Хаим впервые видел эту бедняжку, либо смерть до неузнаваемости преображает человеческие черты. Совсем недавно она плакала, радовалась, на что-то надеялась, ждала кого-то, любила… А теперь – свободна.
Внезапно Хаим обнаружил, что, обуреваемый страхом в покойницком углу, он забыл о живых, – и словно заглушки из ушей вылетели, до него донеслись баянные переборы и томительный скрип половиц.
Через минуту в потеплевший цех ворвалась туманная туча – пришел сторож, навеселе, судя по широким, неуверенным шагам. Милиционер по-соседски, видно, сумел соблазнить мало потребляющего караульщика, но тот не забыл о работе. Не глядя на Галкина, сурово велел сворачивать танцы. Никто и не уговаривал повременить – все умаялись, даже Галкин.
Молодежь с великим облегчением затолпилась у выхода, и вскоре сторож, оставшись один, сел на табурет перед отворенной печной дверцей. Поворошил кочергой тлеющие уголья, и то ли задумался о чем-то, то ли закемарил. Хаим очень надеялся, что он недолго пробудет, а сторож, похоже, решил подождать, пока камелек не протопится до пепла.
Теряя терпение, Хаим попробовал высвободиться из мертвого плена, и случилось то, чего он боялся. Ледяная женщина не простила ему отступления и не отпустила, прижалась вплотную. Верхние трупы, гулко ударяясь об ее спину, с жутким стуком покатились на дрогнувший пол. Сторож обернулся, напряженно подался в сторону шума и, замерев в неестественной позе, втянул голову в плечи.
Когда все стихло, долг возобладал над страхом и заставил сторожа опасливо пуститься с оставленной Галкиным лампой к нехорошему углу. Свет неумолимо приблизился, и Хаим не нашел ничего лучше, как из-за плеча покойницы скорчить рожу пострашнее…
Он ни за что бы не подумал, что этот мужчина, нестарый и довольно рослый, способен на такой истошный, пронзительный, совершенно бабий визг. Над Хаимом пронеслось бескровное, точно у новопреставленного, лицо, обезумевшие от ужаса глаза, пол сотрясся от топота ног, и хлопнула дверь.
Хаим перевернулся, по-другому не смог бы встать, навис над покорно откинувшейся неживой женщиной: простите, простите… Поднялся, удрученный и больной от всего произошедшего. Сторож, конечно, сейчас сообщит об ожившем мертвеце, и сюда примчатся Тугарин с милиционером, если не в стельку пьяны.