– В человеке есть всякое от бога и от черта, но у каждого чего-нибудь больше от одного из них, хотя «больше от черта» зависит иногда от обстоятельств даже у хорошего человека. «Когда его все время заставляют ненавидеть», – говорит пани Ядвига. А Хаим говорит, что ненависть может уничтожить в человеке личность… Я хочу быть человеком. Я хочу жить на родной земле, печь хлеб, заботиться о своей семье и любить свою женщину. Разве не этого должен хотеть на Земле любой человек?..
В конторе кто-то трижды стукнул в гонг. Взволнованные собаки, подняв торчком острые уши, снова забегали по кругу. Звенящие медные звуки гонга нарушили ход говорящих мыслей Юозаса, и тело напомнило, как ему больно и холодно.
– Эй, ты еще жив, малый? – послышался хриплый то ли со сна, то ли с перепоя голос Тугарина. – Еще не наделал в штаны «каак» со страху?
Он захохотал, довольный своей шуткой.
– Живой, – не без облегчения выдохнул милиционер, неожиданно почти трезвый, и встал рядом с сеточной оградой.
Перепуганный народ собрался на площади быстро, несмотря на раннее, дорабочее время, и остановился в нескольких шагах от сетки. Женщины жалостливо перешептывались, подростки во все глаза уставились на Заику Юозаса. Он висел на Змеевом столбе вверх ногами, а вокруг его головы желтела лужа собачьей мочи и сверкала в утренних лучах, как венец.
Заведующий участком забрался на трибуну.
– Люди мыса! – торжественно начал он. – Смотрите на этого человека и запомните хорошенько: так мы наказали злостного преступника и подобным же образом будем наказывать каждого, кто протянет вороватую руку к нашему общему социалистическому достоянию!
По толпе прокатилась шумливая волна непонимания и гнева.
– Вы не имеете права! – закричала фельдшер Нина Алексеевна. – Гринюс болен, он еще не до конца выздоровел, я буду жаловаться!
Начальник и ухом не повел.
– Все мы ждем пекаря. Ждем, когда на наших столах наконец появится хлеб, а Гринюс залез в пекарню с целью украсть…
Тугарин осекся, заметив спешащих к площади пани Ядвигу и Марию, но через мгновение продолжил:
– …муку! Я мог бы отправить Гринюса в Тикси. Пусть бы его осудили. Столбы – лучшая расплата для вора, который отделался тремя часами собачьей неприятности!
…Три часа? Всего три часа?! Юозас не поверил. Ему казалось, что он провел с псами целую жизнь.
– Разве Гринюс не достоин казни? Он посмел посягнуть на наш будущий хлеб!
Сердце Юозаса едва не взорвалось от возмущения.
– Это неправда, Змей! – раздался вдруг его сдавленный голос, и ошеломленная толпа ахнула. – Да, я разбил замок и зашел в пекарню, но только потому, что хотел испечь хлеб! Я – не вор, я – пекарь!