Марию поразило большое количество кинотеатров, книжных магазинов и мясное изобилие в гастрономах общества «Продовольствие», объявившего войну вегетарианству: за право красоваться на обеденных столах насмерть стояли дивизионы колбас, сосисок, сарделек, ветчин, шеренги копченых птичьих тушек и рать для первых-вторых блюд от филе до ребрышек. Хаим объяснил, что в Каунасе фирма владеет крупным мясокомбинатом.
Обойдя с десяток доходных домов, они грелись в каком-нибудь кафе и к третьему заходу удостоверились, что на аллее с красивым названием Лайсвес – Свобода – свободных квартир нет. В квартал богачей заглядывать не стали, но вскоре выяснилось, что и в бедных кварталах хозяева не сдают внаем даже комнат.
Немощеные окраины, насквозь пропахшие прокисшей капустой и гнилой картошкой, несмотря на милосердное покрытие снега, производили безотрадное впечатление. На тесных улочках скучились облезлые деревянные дома. По бокам дорог текли и смердели, не успевая подмерзать, полные зловонных нечистот канавы, возле которых из-за рыбьих голов дрались собаки и кошки. Из дворов долетали обрывки грубых разговоров, ругань и плач. Жизнь тут, несравнимая с бедными районами Клайпеды, тоже густонаселенными, но чистыми, была полна нищеты и безысходности.
До гостиницы доехали, наняв извозчика, – Мария еле ноги передвигала от усталости.
– Не огорчайся, отыщем, – утешал Хаим подавленную жену. Сам он, не менее удрученный, вознамерился позвонить завтра старому Ицхаку, если ничем не смогут помочь местные коллеги.
Утром Хаим ушел в контору. Договорились встретиться в обед у кафе на Ратушной площади.
За час до намеченного часа Марии захотелось прогуляться поблизости, размять ноющие с вечера ноги. Шла и виновато думала, что слишком многого требует от жизни. Они с мужем всецело принадлежат друг другу, их созвучие – оберег от любых напастей, наносимых внешней средой. Разве этого мало?..
От размышлений Марию отвлек радостный оклик:
– Маша! Маша Митрохина!
С шумным смехом налетела на нее пышная дама в нарядной шубке и кокетливо сдвинутом набок берете. Мария едва узнала соученицу по «Пушкинке» Людмилу Обухову.
Они не особенно дружили в гимназии, но сейчас обрадовались встрече, обнялись и расцеловались, будто лучшие подруги.
– Маша, Машенька, – прослезилась Людмила, – смотрю и глазам не верю – ты идешь, и совсем не изменилась! А я вон как поправилась после рождения дочки… Вообще-то, я на почтамт тороплюсь, дел невпроворот, но раз с тобой повезло встретиться, дела подождут!
Она махнула рукой, снова рассмеялась, и нарядная полная дама будто стала прежней худенькой быстроглазой девчонкой, смешливой Милей.