Адрес же материнской двоюродной сестры с трудом, но был отыскан. В ответном письме тетка немногословно сообщила, что на какое-то время поселит Любу у себя. «Дочь замужем, комната свободна», – писала тетка, а также писала, что со своим алкашом «сто лет как развелась» и что работает «в сфере коммунального хозяйства». Последняя фраза про «хозяйство» показалась Любе значительной, содержащей некий намек на скрытые возможности тетки, и Люба воспряла духом.
Так, потеряв еще год, не получив ни среднего, ни среднего специального образования, Люба оказалась в Ленинграде. Тетка, работавшая техником-смотрителем в ЖЭКе, сделала ей временную прописку. Но для того чтобы получить работу, этого было недостаточно. Через десять дней Люба, шмыгая веснушчатым носом, доложила:
– Тудой ходила, сюдой ходила, и ничего…
«Тудой» и «сюдой» имелись в виду окрестные детские сады, куда Люба последовательно предлагала себя сперва в нянечки, потом в уборщицы, а также поликлиники и магазины, куда она пыталась устроиться уже сразу уборщицей.
– Набегаисси так, что ноги сотрешь до жопы, и все без толку, – жаловалась Люба, размазывая по щекам слезы жесткой, как наждачная бумага, ладошкой.
Тетка вроде бы сочувственно вздыхала, окидывала взглядом свою ладненькую двухкомнатную квартиру на первом этаже, «бывшую, между прочим, коммуналку», довольно улыбалась тонким, со съеденной помадой ртом и ничего не предлагала. «Важность напускает. Ничего. Всякий покуражиться должон», – понимала Люба и не обижалась.
Пробегав еще с неделю в поисках работы, Люба стала не на шутку психовать. А еще через неделю оказалось, что и работа, и жилье для Любы есть.
– В квартале отсюда, – рассказывала тетка, шумно потягивая из блюдца чай вприкуску, – дворник помер, Азим. Не старый вроде. А еще говорят, татары не пьют. А дворники, видать, пьют, и как еще пьют, и в прежние времена пили, и теперь… Вот тебе и работа, и жилплощадь служебная освободилась. Я два месяца это место для тебя караулила. И хорошо, что успелось. Пенсия на носу. Поди знай, что потом будет.
– Это после покойника-то мне, что ль, въезжать? – вместо того чтобы благодарить, моргала белесыми ресницами Люба.
– А что, «боисси»? – передразнила Любин деревенский говор тетка. – Ничего, не бойся. Помер он в больнице, а жилплощадь эта через десять лет тебе перейдет. Усекла?
– Д-е-е-сять? Это ж сколько мне будить-то тогда? Три-и-и-дцать? – Любины глаза округлились и сделались такими же пустыми, как ноли в этих цифрах. Она качнулась на табуретке, точно увидела перед собой бездну.