Нам бы день продержаться (Поляков) - страница 86
Иранцы застыли, как зрители по бокам трассы ралли Париж – Тегеран – Ашхабад. Они-то точно знали, что находятся уже на своей земле. Поэтому явление вооруженных погранцов могло означать только три невозможные вещи: войну, месть – и их обидели так, что пиндюлей нарезать хотят, и им по барабану, на чьей территории это делать: на своей или на иранской. И самое невероятное – заблудились. Причем уровень фантастичности предположений возрастал в десятой степени геометрической прогрессии от первого варианта возможного к третьему.
– Война, – заорал один из них, сея панику и решив, что первое более вероятно. – Бежим, – призвал он к защите мусульманского отечества и храбро кинулся по бездорожью в сторону от тропы в горы. Остальных досов заклинило на месте видение современных индейцев от погранвойск. Самым умным оказался самый старый иранец.
Персидский старейшина шел первым в караване с дровами. Они не зря так хорошо поработали и нагрузили ишаков срубленной и увязанной в аккуратные вязанки древесиной. Высота кучи навьюченных дров втрое увеличивала рост животных. Ишакам, конечно, было трудно идти с такой поленницей над их спинами и головами, но прибыль от продажи в соседнем поселке должна была покрыть многие усилия своим объемом. У соседей дрова ценились высоко. Потому что деревья в их пустынных горах были редкостью, вырубленные под корень на растопку.
Соображал старик недолго. В его арсенале было мало русских слов, но полно интернациональных жестов и эмоций. От одной только мысли, что столько трудов и прибыль пропадут даром, если эти ненормальные уведут с собой весь караван в отместку за грабеж природных ресурсов своей территории, седые волосы шевелились во всех местах его организма сами по себе. Лейтенант, ехавший первым, уткнулся взглядом в фигуру худого и пожилого селянина, стоящего на коленях и распростершего разведенные руки к небу. Поза старика поперек тропы призывала небо, скрытое туманом облака, в свидетели, что произошла чудовищная ошибка.
– Иран! Иран! Иран! Иран! Иран! Иран! – не останавливаясь, даже не орал, а стонал он в плаче о возможной материальной потере и больших убытках. И с каждым словом кланялся и бил, бил, бил и бил кулаками и ладонями по чуть влажной горной земле, вымазывая и без того не очень чистые руки и рукава просторной одежды.
Битие родной земли и вопли старца не прошли даром для присутствующих. Летеха засомневался, иранцы возмущенно встали, грозно задвигали бровями и подняли гвалт с краев пешеходной трассы. На саму тропу выйти с обочин не решались. Количественного перевеса у местных не было. Оружия тоже. Они были рассредоточены в отличие от заслона вдоль тридцатиишачного каравана. А заслон сосредоточился за спиной старшего, с удивлением воззрившись на стоны и плач старейшины об иранской родине. На какое-то время все участники событий застопорились там, где находились, переваривая происшедшее. Иранцы поняли, что мы не соображали, что прем по их земле, и сейчас до нас это только начало доходить. Дунул ветерок и порвал и сдвинул клочья тучевого тумана. В образовавшуюся прореху мы ясно увидели в семистах метров от нас иранский поселок. От него двигался жандармский «ГАЗ-66», полный людьми в форме и с оружием. Автомобиль медленно отъезжал от дувала по бездорожью каменистого предполья в нашу сторону. Видать, жандармам тоже причиталась часть добычи. Иначе они бы даже ухом не повели бы в сторону границы и предприимчивых жителей кишлака.