— Не надо полисмена.
— Ты уже не хочешь назад, к приемным родителям?
Я робко покачал головой.
— Тогда научись вести себя как следует, дитятко… если не желаешь, чтобы я отвезла тебя обратно. — Она вздернула мой подбородок. — Мадам, понял? Ты должен обращаться ко мне «мадам», а также говорить «сэр», «спасибо», «пожалуйста»… Ведь ты грубил опекунам, и они быстро избавились от тебя. Будешь мне хамить — и отправимся прямиком в полицию, понял?
Стараясь не встречаться с ней взглядом, я смотрел на темные облака, громоздившиеся впереди.
— Мадам, — повторил я, совсем как девушка с кожей кофейного цвета, когда разговаривала с мамой.
— «Да, мадам, пожалуйста, позвольте мне остаться с вами, спасибо». Ты ведь это хотел сказать?
Мое горло сковал паралич, я уставился, вытянув шею, точно змея, заглотившая крысу.
— Мадам… — просипел я надтреснутым голосом. — Спасибо, пожалуйста, не надо полицию…
Она убрала ноготь, и моя голова безвольно качнулась, лишенная опоры.
— Так знай, заканючишь про своих опекунов — и мы сразу едем в участок, понял?
Я кивнул, бессмысленно глядя на деревья, начинающие склоняться и трепетать на ветру.
Ее рука быстро взлетела и хлопнула меня по макушке, метнув обратно в сиденье.
— Были бы у меня время и силы, ты бы уже давно научился вежливости и обходительности.
Я не понял ее, так что просто кивнул в ответ, поджав трясущиеся губы: из носу у меня потекла соленая струйка.
Ее кулак вонзился мне в плечо.
— Будешь отвечать, когда тебе говорят! — властно произнесла она.
Вжатый в сиденье, я чувствовал овладевающий мной страх. Я поднял рев на весь салон.
— Не сметь! — Она вцепилась мне в волосы. — Я по гроб жизни сыта твоими слезами. Будешь отвечать, когда тебе говорят! — В глазах ее сверкала голубая эмаль.
Я замер, чувствуя в животе знакомую дрожь. И опять захлюпал носом.
— Еще раз пикнешь — убью. Или отвезу обратно. — Она методично дергала меня за волосы. — И тогда посмотрим, что с тобой будет. Пусть они вызовут полисменов, которые приколотят тебя как миленького гвоздями к кресту, а потом поджарят пятки над костром — а все вокруг будут потешаться и плевать в тебя, понял?
Сзади протрубил сигнал: она выпустила мои волосы и свернула к обочине. Мимо проехал, презрительно гудя, какой-то автомобиль.
Выругавшись, она выдернула сигарету из-за уха.
Зажигалка щелкнула в полной тишине.
Сколько раз я домогался слезами желаемого, сколько пытался ими привлечь внимание к своим ссадинам, синякам — и когда меня пытались утешить, все равно ревел — чтобы они знали, как мне больно, и что они сами в этом виноваты.