Музыка притихла, и Ле Люп стал читать Писание.
«Мне надо идти, — сказал я себе, — вступить в эти мрачные хладные воды».
— Что бы ни случилось, только не останавливайся, — зашептали мне Стелла с Петунией.
— Главное — всегда вперед, — наставлял Ле Люп. — Никто за тобой туда не полезет, если застрянешь.
Я вглядывался в толпу на том берегу. Янки простерли руки мне навстречу, точно отцы, призывающие чадо сделать первый шаг в их объятия.
Я невольно содрогнулся при столь ярком детском воспоминании…
И вот я сделал решительный шаг в холодную мутную воду и тут же ощутил, что меня засасывает — вкрадчиво, постепенно.
— Иди ко мне, иди ко мне, — раскатывалось эхом над болотами.
Я сделал еще один нерешительный шаг, как только вода добралась до щиколоток. Выдернув ногу, шагнул снова, чувствуя, как с каждой секундой паника овладевает мной все сильнее.
— Иди, тебе говорят! Не останавливайся!!! — донеслось сзади.
Рой москитов зажужжал над ухом, а возбуждение дальнобойщиков достигло пика, когда вода добралась до моих колен.
Один из них, футах в двадцати пяти передо мной, уже опустился на корточки, протягивая руки.
Я выдернул ногу из трясины и сделал еще шаг.
Он одобрительно кивнул и улыбнулся, приветствуя мою неуверенную решимость поскорее добраться до него.
Затем последовала другая нога и, к моему великому удивлению, я по-прежнему держался на поверхности. Подо мной словно плыло большое мягкое облако. Шаг за шагом я шел по воде, направляясь к этому человеку.
Музыка грянула громче. Дальнобойщики приветственно размахивали Библиями и папками, в которых содержались документы на груз и машину. Всеобщее ликование достигло предела и охватило толпу на берегу.
Его карие глаза были совсем рядом, я уже различал их цвет. Оставалось каких-то пять футов до протянутых рук присевшего на корточки человека, и только громкий зычный рев Ле Люпа удержал меня от недостойно торопливого рывка.
Шаг за шагом я чинно двигался вперед, грациозной походкой, приличествующей святой, как мы заранее репетировали перед Ле Люпом.
Осталось переступить два раза — и я в крепких мужских руках. И все позади. Я простил ему долгое отсутствие и даже не спрашивал, как он мог бросить меня и думал ли обо мне все это время, как я — о нем…
Радостный рев толпы был заглушен стуком сердца. Последний шаг — и я на суше, и он здесь, предо мной. Ле Люп завел оглушительное «Аллилуйя!». И вот я протянул руки мужчине, который внезапно подпрыгнул и повернулся, чтобы хлопнуть по ладони другого дальнобойщика:
— Ты проиграл, приятель! С тебя двести долларов!