— Пардон, — пробормотал он. И в этом смущении она прочитала, что ее узнали. Она тут же запрыгнула к нему на колени, удобно устроилась, опираясь на руки, лежавшие на подлокотниках кресла. Ногти вцепились, ероша серебристый велюр.
— Господи, да что ж это происходит — или бес в тебя вселился? Что это нашло на тебя? — Он запрокинул голову точно курица, бьющаяся в предсмертных судорогах. На лице его застыла бессмысленная усмешка.
— Разве твоя куколка не красивая? — пробормотала она, вынимая палец изо рта и зарываясь лицом в жесткую растительность на его груди.
Грудь его затряслась сдержанным нутряным смехом, неуверенно завибрировав под ее прелестной головкой.
— Разве девочка не хорошенькая? — Она запустила руку ему за спину, обнимая и прижимаясь.
Он ничего не сказал, глядя мимо нее в свой «ящик» с проповедью, потом несколько раз метнул взор поочередно на нее и на телевизор — глаза его блуждали точно тусклые металлические гирьки на шкале весов. Она задрала ноги на подлокотник, демонстративно перебрасывая ногу на ногу. Туфель при этом свалился на пол, улетев в темноту трейлера. Он чуть не подпрыгнул, видимо, приняв это за звук открываемой двери. Она захихикала, прикусив палец во рту. Он обвел ее взглядом, кашлянул и потянулся за пивом.
— Кхм, да… хочешь пивка? — Голос его заметно вздрогнул, пальцы выбивали на подлокотниках тревожную дробь.
Она вынула палец изо рта, аппетитно причмокнув, приняла банку и сделала несколько глотков, не сводя с него взгляда.
— Гм, что-то твоя мамаша задерживается… не пора ли ей уже появиться? — произнес он, рассеянно блуждая глазами.
— Я твоя сладкая девочка, папочка, — снова прильнув к его мохнатой груди, она уютно пристроилась там, обхватив руками его светящийся в сумерках оранжевый торс.
Так они сидели в тишине, под гудение электричества, не шелохнувшись, уставившись на проповедника, немо шевелившего губами. Банка с пивом была пуста. Он смел ее ладонью на пол. Дыхание его становилось все чаще. Он забросил ногу на ногу, пока она терлась о его грудь как котенок. Он то и дело прокашливался.
Он всегда говорил ей: «Тебе нечего бояться в этих руках, куколка. Никто тебя больше не тронет». Она же обнимала его или скользила по его большим рукам как по перилам, пока не утыкалась в кулаки.
— Поиграй со мной, — нашептывала она ему — и кулаки беспрекословно разжимались.
— Папочка… — Телевизор прощально вспыхнул, и все погрузилось во тьму, в которой светились лишь оранжевые и голубые индикаторы электроприборов.
Когда она просыпалась, пугаясь мрака, билась и кричала, он, обнимая ее всякий раз, успокаивал: