Новый год они решили встречать втроем – Таня, Володя и Кривошип. Перед этим много спорили, можно ли наконец собраться вместе всем подпольщикам; точнее, это были не споры, а безуспешные Володины попытки сломить сопротивление Кривошипа. Таня не вмешивалась, – она и сама не знала, хочется ей или не хочется увидеть своих неизвестных соратников. Чего ей очень хотелось, это чтобы успел вернуться из Дрездена Кирилл Андреевич, уехавший туда еще в ноябре.
Она почему-то ждала, что он приедет в воскресенье, двадцать седьмого; но воскресенье прошло, никто не приехал, в понедельник она плохо себя чувствовала и не пошла на службу, а на следующий день оказалось, что именно вчера ее спрашивал какой-то немец из дорожностроительной фирмы.
Узнав об этом, Таня расстроилась до неприличия и прохандрила целых полдня, ничего не делая. Потом пришла фрау Дитрих, увидела нерасчехленную машинку и устроила Тане выволочку. Когда разгневанное начальство удалилось, Таня подумала, что и на этот раз она легко отделалась. Опять ей повезло: как часто ей удавалось отделаться легким испугом в то время, как рядом с нею другие гибли!
Она была отвратительна самой себе. Какое ей дело до этого немца? Какое ей вообще, строго говоря, дело до Болховитинова, до этого орловского дворянина? Какое она имела право позволить себе все эти истеричные переживания?
К концу дня ей удалось убедить себя в том, что марсианин есть марсианин, и вообще – что ей Гекуба? Даже если и согласился финансировать подполье. Ну согласился, ну и что, ну и подумаешь.
А она – Татьяна Викторовна Николаева – просто легкомысленная дрянь. За все утро ни разу не подумать о Сереже. Ни разу!
До конца работы оставалось двадцать минут, когда Таня начала потихоньку сворачивать свое хозяйство – прятала по ящикам бумагу и копирку, от нечего делать пересчитывала отпечатанные страницы, приготовила и расправила клеенчатый чехол, чтобы накинуть его в самый последний момент. Она едва успела сделать вид, что работает, когда за дверью послышались знакомые энергичные шаги фрау Дитрих.
– Фройляйн просят к телефону, – ядовитым тоном сказала та, распахнув дверь.
Таня уставилась на нее изумленно, не трогаясь с места.
– Вы что, оглохли? – крикнула Дитрих. – Ступайте ко мне, вас вызывают из «Вернике Штрассенбау»! И чтобы это было в последний раз! Вы являетесь на службу, когда вам заблагорассудится, демонстративно лодырничаете, принимаете у себя визитеров! Не хватало только, чтобы ваши кавалеры пользовались моим телефоном, чтобы назначать вам свидания, но теперь, кажется, вы докатились и до этого!